Рассказы. Миры Роберта Хайнлайна. Том 24 - [23]

— Какая же?

— Я хочу убить миссис Кейтли.

— Не спеши так, не то штаны потеряешь. Когда ты пройдешь обучение и если она тогда все еще будет жива, тебя смогут для этой цели использовать…

— Спасибо!

— … при условии, что ты окажешься подходящим инструментом. — Болдуин повернулся к микрофону, позвал: — Гэйл! — и добавил еще одно слово на чудном языке.

Гэйл немедленно появилась.

— Джо, — сказал Болдуин, — когда эта юная леди кончит с тобой заниматься, ты будешь уметь петь, свистеть, жевать резинку, играть в шахматы, задерживать дыхание и одновременно со всем этим запускать воздушного змея, да еще не слезая с подводного велосипеда. Бери его, сестренка. Он твой.

Гэйл потерла руки:

— О, вот повезло!

— Сперва мы должны научить тебя видеть и слышать, затем запоминать, после — говорить, а уж тогда — думать.

Джо взглянул на нее:

— А что же я, по-твоему, проделываю сейчас?

— Это не разговор, а какое-то бурчание. Кроме того, английский язык по своей структуре не приспособлен к мышлению. Замолкни и слушай.

В подземной классной комнате у Гэйл была специальная аппаратура для записи и воспроизведения света и звуков. На экране вспыхнули и быстро погасли светящиеся цифры.

— Что там было Джо?

— … девять-шесть-ноль-семь-два… Это все, что я уевоил.

— Цифры держались целую тысячную долю секунды. Почему ты запомнил только левый край ряда?

— Дальше не успел прочесть.

— А ты смотри на все сразу. Не делай усилий воли, просто смотри.

Она высветила другой ряд цифр.

Память Джо от природы была неплохой, интеллект высоким, но насколько именно, он пока не знал. Отнюдь не убежденный, что такая тренировка ему полезна, он расслабился, и эта игра стала его забавлять. Скоро он начал ухватывать ряд чисел на девять знаков как единое целое; Гэйл уменьшила время вспышек.

— Что это за волшебный фонарь такой? — спросил он.

— Тахистоскоп Рейншоу. Вернись к работе! Во время второй мировой войны доктор Сэмюэль Рейншоу в государственном университете штата Огайо доказал, что большинство людей только на одну пятую используют свои способности видеть, слышать, ощущать вкус, чувствовать и запоминать. Его исследования были поглощены трясиной коммунистической псевдонауки, которая распространилась после войны, но открытия Рейншоу сохранились в подполье.

Гэйл не познакомила Гилеада со странным языком, который он уже слышал, пока он не прошел полную тренировку по методу Рейншоу.

Тем не менее, со времени его разговора с Болдуином другие обитатели ранчо при нем пользовались этим языком. Иногда кто-нибудь — чаще всего мама Гарвер — переводила, иногда — нет. Гилеаду льстило, что он здесь принят, но он пришел в замешательство, когда узнал, что находится на низшей ступени ученичества. Он был ребенком среди взрослых.

Обучая его слушать, Гэйл произносила по одному слову чудного языка и требовала, чтобы он их повторял.

— Нет, Джо. Смотри. — На этот раз, произносимое ею слово появлялось на экране со звуковым анализом — это напоминало прием, с помощью которого глухонемым показывают их речевые ошибки. — Теперь попробуй.

Он попытался прочесть две таблицы, висящие рядом.

— Ну как, учительница? — спросил он самодовольно.

— Ужасно, хуже некуда. У тебя гортанные получаются слишком долгими, — она показала, — средняя гласная произносилась слишком глубоко, ты сделал ее слишком низкой, и у тебя не получилось повышающейся интонации. И еще шесть других ошибок. Ты, наверное, не понял как следует. Я разобрала, что ты сказал, но это была ужасная тарабарщина. И не называй меня «учительницей».

— Есть, мэм, — ответил он церемонно. Она нажала на кнопки; вторая попытка. На этот раз линии графического анализа его произношения накладывались на линии образца, если они совпадали, они стирались. Когда же они не совпадали, его ошибки выделялись контрастирующими цветами. Изображение на экране напоминало взрыв солнца.

— Попробуй еще, Джо.

Она повторила слово так, чтобы оно даже не отразилось на дисплее.

— Проклятье! Если бы ты объяснила мне, что означает это слово, вместо того чтобы обращаться со мной так, как обращался со своими дочерьми Мильтон, обучая их латыни, это бы мне помогло.

Гэйл пожала плечами:

— Не могу, Джо. Сначала ты должен научиться слышать и произносить. Скоростная речь — флективный язык, одно и то же слово в нем многократно видоизменяется. Вот, например, такое применение этого слова означает: «Далекие горизонты не приближаются». Не особенно помогает, правда?

Объяснение казалось неправдоподобным, но он уже научился не сомневаться в ее словах. Он не привык иметь дело с женщинами, которые во всем были на две головы выше его, эту же ему хотелось поколотить. Неужели, думал он, такая реакция и есть то, что романисты называют «любовью»; он решил, что такого быть не может.

— Попробуй еще, Джо.

Скоростная речь по строению отличалась от любого, языка, которым до сих пор пользовался какой-либо народ. Давно уже Огден и Ричардс показали, что восьмисот пятидесяти слов хватает, чтобы выразить все, что соответствует потребности «нормального» человека; к ним можно прибавить около сотни специальных слов для каждого отдельного рода деятельности, вроде лошадиных скачек или баллистики. Примерно в то же время фонетики проанализировали звуки всех человеческих языков и обнаружили, что их около ста с небольшим — звуков, представленных всеобщими фонетическими символами.