Рассказы - [31]

— Я не знаю, что это за учитель и как попала к нему ваша картина. Дело в том, что сам коммерсант вовсе не был знаком с этим человеком. Его интересовала картина, а не учитель. Понимаете, сеньор Паулу Антониу?

— Мошенник на мошеннике! — кричал Паулу Антониу — человек порывистый и вспыльчивый. — Клоун мой! Слышите? Мой! Я его забираю.

По тому, как лицо директора налилось краской, было видно, что он тоже рассержен. Но, подавив в себе раздражение, он спокойно ответил:

— Мне очень жаль, сеньор Паулу Антониу, но я не могу позволить вам унести картину. Я отвечаю за произведения, хранящиеся в этом музее.

И он подал знак смотрителям. Те подошли с двух сторон и схватили художника за руки.

— Будьте благоразумны, сеньор Паулу Антониу, — продолжал директор. — Прошу вас, постарайтесь меня понять. Я не допущу, чтобы картина исчезла из музея. То, что она была у вас украдена, ничего не меняет. Важно одно: Клоун — это собственность музея. Тут ничего не поделаешь, поверьте, сеньор Паулу Антониу.

— Но это несправедливо! — простонал художник.

— Может быть, — согласился директор, — может быть. Но чем же я могу вам помочь?

— Отдайте мне мою картину.

Директор устал спорить. Он сделал вид, что не расслышал слов художника, и невозмутимо продолжал:

— Приходите сюда, когда вам только захочется. Приходите и смотрите на своего замечательного Клоуна. Двери музея открыты для всех.

Паулу Антониу понял, что настаивать бесполезно. Но ему не хотелось признавать себя побежденным. Поэтому он сказал:

— Я этого так не оставлю! Мы еще вернемся к этому разговору, сеньор директор.

А потом, обращаясь к Клоуну, который снова висел на стене, он произнес:

— Я не знаю, что с тобою было до того, как ты попал сюда, в музей. Мое единственное желание — унести тебя с собой. Мы всегда были друзьями, правда? Но это никого не интересует. Ах, Клоун, если бы ты умел говорить! Ты сказал бы им, что хочешь вернуться ко мне. Или… кто знает! Возможно, ты хочешь остаться здесь, где тебя видят столько людей… Восхищаются тобой, да?…

— И вами, сеньор Паулу Антониу, — добавил директор. — Разве не вы его создали?

Пока они говорили, Клоун тихо улыбался, быть может, немного иронически, а быть может, чуть печально. Так улыбается тот, кто хорошо знает, как люди улаживают свои дела.

…С того дня Паулу Антониу часто приходил к своему Клоуну и всякий раз испытывал гордость за свое произведение. Но время не стоит на месте. Годы шли, Паулу Антониу старел. Ему стало тяжело подниматься по лестницам музея. Он ступал по ним медленно, часто останавливался и вздыхал.

Теперь он появлялся в музее все реже. Однажды он пришел в сопровождении двоих друзей. Они осторожно поддерживали его, помогая подняться по лестнице. Он в последний раз взглянул на своего Клоуна и больше уже никогда не приходил.

Клоун до сих пор здесь, в музее, в зале номер шесть, все такой же улыбающийся, с темными, любопытными и умными глазами.

Художники, как все люди, стареют и умирают. Но, благодаря своим творениям, они всегда будут жить в памяти поколений, бесконечно сменяющих друг друга в этом мире.

Попугайчик Пепе

Попугайчик Пепе принадлежал доне Аделаиде и ее мужу, сеньору Теодору. Все трое жили на улице Воскресения, в маленьком старом доме. Жили тихо, без происшествий, потому что в доме не было ни детей, ни собак, ни кошек. Только дона Аделаида, сеньор Теодору и попугайчик Пепе.

Клетка Пепе висела в столовой над буфетом — белая, с жердочкой и двумя плошками: для воды и для корма. Дверца клетки весь день оставалась открытой, чтобы Пепе мог вылетать и влетать обратно, когда пожелает. Он вылетал то и дело и садился на плечо к доне Аделаиде. Она ходила по дому, а он с нею.

Рано утром дона Аделаида открывала дверь молочнице и говорила: «С добрым утром. Одну пинту, пожалуйста». Пепе, который, как все попугаи, подражал человеческой речи, столько раз слышал эту фразу, что начал в конце концов ее выговаривать: «Добрый день. Одну пинту, пожалуйста». Дону Аделаиду часто мучали головные боли, и она жаловалась: «Ах, моя голова!» Пепе наслушался и тоже стал повторять тем же жалобным тоном: «Ах, моя голова!» Он даже научился произносить более трудную фразу: «Теодору, суп остынет!» — так дона Аделаида звала мужа обедать.

Иногда попугай проговаривал разом все, что знал. Получалось так: «Добрый день. Одну пинту, пожалуйста. Ах, моя голова! Теодору, суп остынет!». Тогда сеньор Теодору смеялся и говорил: «Оратор выступил с речью», а дона Аделаида ахала: «Ах, он бесподобен!»

Однажды дона Аделаида и сеньор Теодору решили переехать из своего старого дома в другой, новый, на улицу Жаворонка. Поднялась ужасная суматоха. Одежда, фарфоровая и стеклянная посуда укладывались в коробки; ковры сворачивались, со стен снимались картины, а с окон занавески. Пепе был недоволен. Он кричал:

— Ах, моя голова! Ах, моя голова!

Но всем было не до него.

Наконец приехал грузовик, чтобы перевести пожитки на улицу Жаворонка. В столовую вошли, громко топая, трое мужчин и принялись, без лишних слов, вытаскивать буфет. Попугай был возмущен. Он выбрался из клетки, вспорхнул на подоконник, а затем через открытое окно вылетел на улицу. Но никто не заметил его бегства, даже дона Аделаида, занятая упаковкой айвового и малинового джема.