Кстати, я посадил Салли на поезд в Рино[43]. Она так захотела. Лайза собиралась развестись в Мексике — помнишь, это только-только входило в моду. А по тому, как мы разговаривали на станции, никто бы ни о чем не догадался. Удивительная связь образуется в такое время. Когда я ее проводил — она казалась маленькой в поезде, — первым, кого мне захотелось увидеть, была не Лайза, а Джим Блейк. Видишь ли, знакомые — это, конечно, прекрасно, но если ты сам такого не пережил, тебе понять трудно. Но Джим Блейк еще был в Медоуфилде, и я отправился в клуб.
По-настоящему я в клубе никогда не жил, однажды летом три дня. Там все очень любезно, но клуб все-таки университетский — скорее для молодежи да для тех из старой братии, которые торчат в баре. Мне страшно надоел летний ситец в столовой и официант-грек, дышавший мне в затылок. А работать все время невозможно, хотя в конторе я сидел допоздна. Вот тут, наверно, у меня и родилась мысль, что можно уйти из «Спенсера Уайлда», поискать чего-нибудь другого. В такое время о многом начинаешь думать.
Конечно, я мог бы повидаться со знакомыми, но не особенно хотелось почему-то не хочется. Впрочем, с одним из старой братии я прямо подружился. Ему было пятьдесят пять лет, он четыре раза разводился и жил в клубе постоянно. Мы сидели в его комнате — мебель он привез свою, а стены были увешаны фотографиями, — пили джин с лимонным соком и разговаривали о жизни. У него была масса мыслей о жизни — и о браке тоже, — и слушать его было вполне интересно. Но потом он начинал описывать, какие обеды закатывал у Дельмонико, это тоже, конечно, интересно, но помогает мало — разве что отвлекает от летнего ситца.
Он занимал какую-то маленькую должность, но, видимо, получал еще доход от наследных денег. Скорее всего так. И когда я его спрашивал, чем он занимается, он отвечал: «Я удалился на покой, весьма удалился, мой мальчик, — а не принять ли нам еще напитка по случаю жары?» Всегда называл свой коктейль «напитком», но в баре знали, что он имеет в виду. Он пришел к нам с Лайзой на свадьбу в визитке и пожелал произнести маленькую речь получилось очень мило. Потом, когда мы вернулись, раза два-три приглашали его на обед, а потом я как-то перестал с ним видеться. Думаю, что он все еще в клубе, я бросил туда ходить — вступил в другие, — хотя членом остался.
Конечно, все это время я с ума сходил по Лайзе, писал ей письма и не мог дождаться, когда мы поженимся. Конечно, все так. Но время от времени даже это оттеснялось на задний план. Столько было дел, столько надо было улаживать, встречаться с людьми наподобие адвокатов. Адвокатов я до сих пор не люблю, хотя у нас были очень хорошие. Но все эти звонки, переговоры… Чем-то это напоминает машину — большую машину, и во всем, что ты делаешь, надо учиться какому-то новому этикету. И наконец доходишь до того, что остается одно желание: только бы кончилась канитель и больше не надо было об этом говорить.
Помню, за три дня до того, как Салли получила развод, столкнулся в клубе с Чиком Бьюлеем. Тебе бы Чик понравился — он интеллектуал, но при этом ужасно славный малый. И Нэн, жена его, — прелесть, знаешь, из породы таких крупных поджарых и прорва юмора. Поговорили с ним очень мило: он вел себя естественно, не острил насчет соломенных холостяков, но и глаз специальных не делал. Знаешь, какие они делают глаза. Поговорили о Медоуфилде — ну, обычные новости: Бейкеры расходятся, Дон Сайке устроился на новое место, у Вилсонов родился ребенок. Но слушать это было почему-то приятно.
— Между прочим, — сказал он, попыхивая трубкой, — мы тоже ожидаем прибавления. Осенью. Как мы управимся с четырьмя? Я говорю Нэн, что она опупела, а она отвечает, что это интересней, чем плавательный бассейн, и содержать дешевле — ну что ты будешь делать!
Он покачал головой, а я вспомнил, что Салли всегда говорила, что хочет шестерых. Но теперь у меня будет Лайза — и думать об этом не надо.
— Так вот твой секрет счастливого брака? — сказал я. — А я все не мог разгадать.
Я, понятно, шутил, но он глядел серьезно.
— Kinder, Kuche und Kirche[44]? — сказал он. — Нет, это уже не действует, при наших дошкольных учреждениях, автоматах и кино. Хоть четверо детей, хоть сколько, если Нэн захочет устроить скандал, она его устроит. Да и я, правду сказать. Добавь блага цивилизации, — глаза у него сделались озорными.
— Ну так в чем же все-таки?
— Мне в самом деле хотелось узнать.
Он поглядел в сторону.
— Да, в прежнее время было гораздо проще, — сказал он. — Все было за брак — церковь, законы, общество. И когда люди женились, они намеревались остаться женатыми. И многие были чертовски несчастны. Теперь намерения большей частью обратные — по крайней мере, в нашей большой прекрасной стране и среди такой публики, как мы. Получить развод — все равно что сходить к зубному врачу — иногда неприятно, но до тебя тут многие побывали. Система симпатичная, хотя тоже не обходится без жертв. Вольному воля, спасенному рай. Одни из нас свободу любят больше, чем институт брака, другие больше любят институт, но на самом деле почти каждый из нас хотел бы быть Дон Жуаном по четвергам и Бенедиктом женатым по пятницам, субботам и остальным дням. Только это почему-то трудновато устроить, — и он ухмыльнулся.
