Рассказы - [26]

Холод был все так же резок, и Род уже чувствовал его укусы на своем лице. Но что могло приковать к себе взгляд Мукоки там, в небесной вышине? Не красота же ночи? Род недоумевал.

– Что случилось, Мукоки? – спросил он наконец.

Старый индеец оторвал свой взгляд от неба, поглядел на него и с минуту молчал. Какая-то непонятная радость волновала все его существо. Сияла радостью каждая черточка его лица.

– Волчья ночь! – прошептал Мукоки.

И посмотрел в сторону Ваби, который по-прежнему спал.

Как тень скользнул индеец к юному охотнику. Род следил за его движениями, и удивление его росло и росло.

Вот он наклоняется над Ваби, трясет его за плечо, старается разбудить и все шепчет и шепчет:

– Волчья ночь, волчья ночь!

Ваби проснулся, присел на койку, а Мукоки уже снова на пороге хижины. Он уже одет, в полном охотничьем снаряжении, ружье в руках.

Вот он вышел и скользнул в ночь.

Ваби подошел к Родерику, и оба они смотрели ему вслед; быстро-быстро темным пятном скользил по льду озера Мукоки, потом поднялся на холм и, наконец, затерялся в снежной пустыне.

Род время от времени поглядывал на Ваби… Странно, глаза его товарища были так же широко раскрыты и так же напряженно смотрели в одну точку, как только что у старого индейца. В них отражалась какая-то затаенная тревога.

Молча Ваби подошел к столу, зажег свечу и стал одеваться.

Потом снова вернулся к выходу, не поборов своей тревоги, и пронзительно свистнул. На свист ответил унылым воем Волк из своей берлоги.

Десять, двадцать раз повторил свой свист Ваби, но в ответ не несся свист Мукоки.

Убедившись, что все ожидания напрасны, Ваби бросился к озеру, пересек его с быстротой, не уступавшей старому индейцу, взобрался на холм, на другой берег, и вопросительным взглядом окинул белую, сверкающую безбрежность снежной пустыни, раскинувшейся у его ног.

Мукоки исчез.

Ваби вернулся в хижину. Печь, затопленная Родом, шипела. Он подсел к своему другу и протянул к огню уже посиневшие от холода руки.

– Бррр… Вряд ли кто помянет добром такую ночь, – сказал он, постукивая зубами.

И вдруг, взглянув на Родерика, захохотал, а тот не знал, как ему быть, на лице его отражалась не то растерянность, не то тревога. Он недоумевал, что такое происходит перед ним.

– Скажите, Род, – спросил наконец Ваби. – Миннетаки никогда не рассказывала вам об одном исключительном событии из жизни нашего старика?

– Нет, ничего особенного. Не больше того, что я знал от вас.

– Ну, так слушайте. Однажды, это было, правда, давно, Мукоки охватил приступ, не скажу, безумия, но чего-то в этом роде. Решить определенно, что с ним было, я никогда не мог. Быть может, это было безумие, быть может… нет… не знаю. До сих пор с уверенностью сказать не могу. Но индейцы с нашей фактории утверждают, что это было именно так. Как только дело коснется волков, Мукоки, по их словам, теряет рассудок…

– Когда дело коснется волков?

– Да. И на это у него имеются весьма серьезные основания. Случилось это еще в то время, когда мы с вами только что появились на свет божий. Тогда и у Мукоки была жена и ребенок. Моя мать и люди с фактории рассказывают, что ребенка своего он любил какой-то страстной любовью. Ради него он забросил охоту, чаще уступал ее другим индейцам, а сам целые дни проводил в своей хижине, играя со своим «попузом», обучая его всяким забавным штукам. Если Мукоки случалось отправиться на охоту, он взваливал к себе на спину карапуза, который уже подрос и умел орать во всю глотку, и тогда Мукоки был счастливейшим из индейцев, хотя слыл среди них страшным бедняком.

Вот однажды он явился к нам с небольшим свертком мехов, и все свое богатство выменял на вещи, предназначенные исключительно для детворы – так рассказывала мне мать. Было уже поздно, когда он собрался в обратный путь, а потому Мукоки решил заночевать у нас. Не знаю, что задержало его и на следующий день, только возвращение его домой отсрочилось на целые сутки. Жена Мукоки, прождав ею напрасно так долго, стала беспокоиться. Она вскинула на плечи своего «попуза» и отправилась мужу навстречу…

Жуткий вой пленного волка прервал на этом месте рассказ Ваби.

– Она шла, шла долго, но мужа не повстречала. Что произошло дальше? Никто так и не узнал. Но люди с фактории говорят, что она, вероятнее всего, поскользнулась, упала и, падая, поранила себя. Известно только одно: когда Мукоки на следующий день тронулся в обратный путь, он нашел на звериной тропе ее труп и труп ребенка, наполовину обглоданный волками. С этого трагического момента Мукоки изменился до неузнаваемости: он забыл свою прежнюю лень, стал самым ярым и искусным охотником на волков в нашем округе. Он оставил свое племя, Поселился у нас в фактории и с тех пор уже не покидал нас – ни Миннетаки, ни меня.

Иногда, но с большими перерывами, когда луна светит, как сейчас, когда ночь такая нежная, а мороз трещит, его рассудок как будто меркнет… «Это волчья ночь», – говорит он. И тогда никто не может ни удержать его, ни вырвать из него хоть слово. Когда Мукоки охватывает такое настроение, никто не смеет следовать за ним. Сегодня ночью он проделает много-много миль. Он будет идти и идти все прямо и прямо, не разбирая дороги, пока его безумию не наступит никому не ведомый срок. А потом, когда Мукоки вернется, он снова будет в полном уме, как вы и я.