Рассказы - [68]

И сейчас Черткиш — еще хоть куда! Если ушла сила, то ее, Черткиш, сноровка осталась. Пусть люди скажут, кто еще в деревне, кроме Черткиш, сможет выделать кожу мягче и крепче, чем она? А в какой юрте найдется арака крепче, чем у Черткиш, или любимые в народе кушанья — арчи, курут, быштак, эдегей, — вкусней и слаще? Кажется, возьми она в руки топор — сейчас бы махом поставила дом. Пусть кто-нибудь из недоверчивых сходит к ним в деревню и посмотрит, как стоят кошары, скотные дворы, прясла вокруг деревни, которые она рубила в войну с другими женщинами. Пусть! Этой весной Черткиш занозила руку, в самую пору стрижки овец. Ранка загноилась, рука у Черткиш опухла. Так их бригадир наведывался почти каждый день. «Как у вас, тетушка Черткиш, с рукой? Надо же случиться такому! В какое время! Ай-яй-яй! Что буду делать, и не знаю. Не полегчало?» — сокрушался он.

Как же бригадиру не расстраиваться: таких стригалей-мастериц, как Черткиш, о которых говорят, что они из чрева матери вышли уже обученными, одна-две на весь колхоз. А сила все же ушла! Не осталось ее в сухом, легком теле Черткиш. Потому и в колхозной бригаде метать сено отказалась: кидать большие — в полкопны — охапки с навильника ей уже невмочь.

Ничего, в следующую осень будет ставить сено ее сын Эркеяш. Вот-вот вернется из армии. «Ах, Эркеяш, Эркеяш, — вздыхает Черткиш. — Сколько твоей матери осталось жить? Думала ли, когда рожала, что останусь вот так — одна. Нет, не думала. Кончил сельскую школу, уехал в город. Сказал, полную школу кончать хочу. Кончай, разве мать против? Думала, выучишься и вернешься в колхоз. Грамотному человеку — не найдется работа? Учетчиком пойдешь, счетоводом. А тут — нет. Оказывается, дальше учеба есть. А после той учебы еще дальше учеба есть. Так все и учился, а мать ждала. Потом в армию взяли. Опять ей ждать. Ничего, утешает себя Черткиш, еще подожду. Дядя Тозулай говорит: армия — это хорошо. Она из мальчика мужчину сделает. Только бы не война.

Старая Черткиш задумалась, склонилась на изгородь у зарода, положив голову на руки. «Эркеяш, Эркеяш...». Вот еще о ком — все ее думы и денно и нощно. Что ее сын будет делать, как будет жить? Сына она по-своему ждет. На сенокосе работала, от обеда на полевом стане отказалась. Баранину и телятину косарям колхоз поставляет, а из трудодней, наверное, удерживает. Не узнавала Черткиш, но думает, что удерживает. Решила, один чай пить. Чай колхоз дает бесплатно. Товарки над Черткиш стали смеяться. А ей — все равно, пусть смеются. У нее свой расчет есть. Экономия, как ни говори, прибыльная. Да и много ли она мяса съест? А счетовод что в расчет берет? Среднюю порцию. Нет, тут расчет есть. Пускай смеются. Эркеяш придет из армии, ему что-то купить нужно. Черткиш видит, как теперь молодежь одевается. Рубашки нейлоновые белые, галстуки цветные, яркие, костюмы, куртки разные. Из старой одежды Эркеяш уже вырос. А вдруг семью завести вздумает? Что ж, и этот вопрос у Черткиш продуман. Продаст двухгодовалого бычка от Тонкурак, и сыграют свадьбу. Свой очаг — это, прежде всего, дети. Значит, нужно строить дом, заводить хозяйство. О внучатах Черткиш теперь все чаще думает. Самое светлое, что ее ждет впереди. Она себе это очень живо представляет. Вот выходит она с внучонком на улицу, прогуливается по деревне. Останавливаются около нее женщины. И Черткиш, притворно хмурясь, ворчит на молодых: «Думала, ну — вырастила сына, теперь отдохну. Посижу сложа руки. Как бы не так! Сын женился. Внучата пошли. Хозяйка-то еще — молодо-зелено. Сама не покажешь, не расскажешь, носом не ткнешь, чтобы не забыла, — все прахом в доме пойдет. Вот и бегаешь с утра до вечера как угорелая. Какая у бабки жизнь? Сами знаете...» Соседки кивают, поддакивают, хотя и знают — все это пустые слова. В доме у Черткиш — весело и ладно. Невестка попалась старательная да хозяйственная, свекрови пальцем ударить не дает. Нет, хорошо помечтать, что там ни говори.

Только Черткиш не совсем уверена, что все так получится, как она думает. Не понимает она своего сына. Ему бы только с книжками сидеть. Отвернешься — уже в руках. Сидит, ухом не ведет, как заснул. Не подскажешь, и есть не попросит. Все бы ему читать и читать. Книга — дело хорошее, ученое, Черткиш это знает. Но нельзя же так! Эркеяша и сейчас подталкивать надо: дрова наколоть, воду из колодца достать, прясло поправить — все скажи. Сам не то чтобы не догадается, а вроде бы отмахнется. Разве из такого человека хороший хозяин получится? Это беда так беда, вздыхает Черткиш. Ну, какой ему толк от этой бумаги? Бумагу ведь не запряжешь, везти не заставишь. Неглупый у нее сын, способный — так и люди в один голос твердят, — а простых вещей не понимает. Черткиш, наверное, в сто раз легче было, если бы он вел себя, как все его сверстники. Бегал бы на игрища, взялся пасти табун или попросился на лето в отару к чабанам, на скачках выступил... Придет из армии, что-то еще будет? Пишет, в институт хочет поступать. Значит, опять уедет из дома. Еще пять лет его ждать. Ах, Эркеяш, Эркеяш, грустно думает Черткиш, не думаешь ты о матери, не знаешь, отчего ее сердце болит. А может быть, так теперь и нужно? Конечно, матери радостно сознавать, что ее сын в большие люди пойдет. Он уже взрослый, ему видней, что ладо или не надо делать. Скажет, так лучше, и ладно. Мать счастлива, А все, о чем я тревожусь, наверное, пустяки!..