Рассказы из Убежища - [27]

Сейчас мы вместе с ним живем в пансионе, и я учусь в лицее. В моей жизни все шло вполне обычно, пока… да, пока не появился здесь Жак.

Я познакомилась с Жаком, когда он вместе с родителями поселился в этом же пансионе. Сначала мы несколько раз встречались на лестнице, потом как-то случайно в парке, а после этого часто вместе ходили в лес.

Мне он показался славным молодым человеком, пожалуй, только несколько тихим и застенчивым, но думаю, что как раз это меня в нем и привлекало. Мы все чаще гуляли с ним, а теперь он уже и сам приходит в мою комнату, а я захожу к нему. До Жака ни с одним из мальчиков я не была близко знакома и очень удивилась, когда заметила, что он вовсе не хвастун и не бахвал, какими казались мне все другие мальчики из нашего класса.

Я стала думать о Жаке после того, как много и долго размышляла о самой себе. Я знала, что его родители вечно ссорятся между собой, и видела, какие это причиняет ему неприятности, потому что главные черты его характера — любовь к покою и миру.

Я часто остаюсь одна и чувствую себя тоскливо и одиноко — ведь мне так не хватает матери и у меня никогда не было настоящей подруги, которой можно обо всем рассказать. У Жака — то же самое; у него тоже никогда не было близких друзей, и, как мне кажется, он тоже нуждался в ком-нибудь, кому мог бы довериться. Но мне не удавалось с ним сблизиться, и мы все время говорили с ним о всякой ерунде.

Но вот однажды он под каким-то предлогом зашел ко мне, когда я сидела на полу, подложив под себя подушку, и смотрела на небо.

— Не помешаю? — спросил он тихо, как только вошел в комнату.

— Да нет, — ответила я, поворачиваясь к нему. — Можешь сесть рядом. Правда, ведь прекрасно вот так сидеть и мечтать?

Он встал у окна, прислонившись головою к стеклу, и ответил:

— Да, я так тоже часто мечтаю. Сказать, как я это называю? Смотреть в мировую историю.

В изумлении я глянула на него:

— Знаешь, по-моему, потрясающе сказано. Я это запомню.

— Да.

Он смотрел на меня с той редкой улыбкой, которая меня всегда немного сбивала с толку; во всяком случае, я никогда не могла понять, что, собственно, у него на уме.

Потом мы опять поговорили о всяких пустяках, и через полчаса он ушел.

В другой раз, когда Жак зашел ко мне, я снова сидела на том же месте, и он опять встал у окна. Погода в тот день стояла на редкость прекрасная, небо было синее-синее (наши окна находились на такой высоте, что других домов мы не видели, во всяком случае, мне внизу ничего не было видно); на голых ветвях каштанов, которые росли перед нашим домом, висели капли росы, и, когда ветки раскачивались, они всякий раз ловили луч солнца; чайки, другие птицы стремительно пролетали мимо нашего окна, и отовсюду доносились их крики и щебетанье.

Сама не знаю почему, но, во всяком случае, мы оба не могли вымолвить ни слова. Мы были вместе в одной комнате, и к тому же довольно близко друг от друга, но при этом каждый из нас почти не ощущал присутствия другого. Мы смотрели и смотрели на небо и говорили сами с собой. Я говорю «мы», потому что уверена: он чувствовал то же самое, что и я, и так же, как и я, не мог прервать тишину.

Мы просидели так с четверть часа, пока Жак произнес первые слова. Он сказал:

— Когда видишь такое, разве не глупо снова и снова ссориться из-за каких-то мелочей? А я никогда не осознаю этого!

Он смотрел на меня чуть-чуть смущенно и, очевидно, боялся, что я его не пойму, но я была вне себя от счастья, потому что он ждал ответа и я наконец-то могла поделиться своими мыслями с тем, кто их понимает. Я ответила:

— Знаешь, что я всегда думаю? Глупо ссориться с людьми, которые тебе безразличны, — с людьми, которые тебе небезразличны, все по-другому. Их любишь, и, если они начинают ссориться или дают повод для ссоры, это скорее причиняет боль, чем злит.

— Ты тоже так думаешь? Но ведь ты сама не так уж и часто ссоришься?

— Нет, но достаточно, чтобы понимать, как все это выглядит! И самое плохое, я думаю, заключается в том, что большинство людей в мире в общем-то одиноки!

— В каком смысле?

Теперь Жак пристально смотрел на меня, но я решила все-таки продолжать, — может, я смогу ему этим помочь.

— В том смысле, что большинство людей — не важно, есть ли у них семья или нет, — внутренне одиноки. У них нет никого, с кем они могли бы поговорить о своих чувствах и мыслях, а как раз этого мне больше всего не хватает.

Жак лишь сказал в ответ:

— Мне тоже.

Мы опять уставились в небо, а потом он продолжил:

— Людям, у которых нет никого, с кем они, как ты говоришь, могли бы отвести душу, многого, очень многого не хватает. Я это понимаю, и именно это так часто меня угнетает.

— Ну, я так не думаю. Не в том смысле, что тебя никогда ничего не должно угнетать, — тут уж, как говорится, ничего не поделаешь, — но настраиваться заранее, что тебе будет грустно, вовсе не стоит! Ведь то, чего ты ищешь, когда тебе грустно, — это же именно Счастья! Пусть тебе еще многого не хватает, потому что у тебя никого нет, с кем можно поговорить, но ведь Счастье, которое в тебе самом — если ты хоть раз в жизни нашел его, — никогда не исчезнет. Я говорю не о земных вещах, а только лишь о духовных. Я уверена: если ты хоть раз нашел Счастье в себе самом, то оно долго может оставаться скрытым, но исчезнуть оно не может!