Рассказы из далекого прошлого - [51]

Беклешова отвѣчала:

— У каждой женщины, живущей чувствами, бываетъ такая точка, на которой страсти дѣлаютъ поворотъ. Для меня поворотомъ этимъ были: открытое презрѣніе общественнаго мнѣнія и любовь къ Карабинову. Когда я убѣдилась, что была лишь его игрушкой, что общество клеймитъ меня за то, что я открыто пренебрегла его обычаями, преданіями, во мнѣ проснулось сознаніе, что виновата я, а не общество, меня казнившее. Нельзя смѣяться безнаказанно надъ тѣмъ, во что вѣровали тысячи поколѣній; что люди чтили прежде, чтутъ теперь и будутъ чтить вѣчно. И вотъ, мой другъ, послѣ тяжкой болѣзни, перенесенной мной на водахъ, я вернулась къ мужу и стала его вѣрною подругой. А тутъ и церковь пришла ко мнѣ на помощь. Я нашла великое утѣшеніе въ забытой молитвѣ.

Элли слушала съ трепетнымъ вниманіемъ свою собесѣдницу и вдругъ схватила ея руку.

— Значитъ, вы сильно любили Карабинова? — спросила она.

— Да.

— И я его любила, и онъ также легко бросилъ меня, какъ и васъ.

Елена Борисовна закашлялась, кровь окрасила ея батистовый платокъ. Немного помолчавъ, она кротко продолжала:

— Я слишкомъ страдаю, и скажу вамъ по секрету: меня скоро не станетъ. Исполните мою послѣднюю просьбу: телеграфируйте Эдельману въ Казань, чтобы онъ торопился сюда пріѣхать. Пусть онъ закроетъ мнѣ глаза. Я много виновата передъ нимъ. У него чудное сердце, которое, по своей молодости, я не умѣла цѣнить.

XXI.

Элли не дождалась Эдельмана. На берегу широкой Камы, въ городѣ, не представляющемъ ничего замѣчательнаго, въ гостиницѣ, лишенной тонкаго комфорта, она кончала свои дни. Убѣдясь въ опасномъ положеніи своей подруги, Евгенія Ѳедоровна привезла въ номера священника со Св. Дарами, чтобы исповѣдывать и причастить больную.

Костоломовъ, увидѣвъ поповскую рясу, пришелъ въ негодованіе. Онъ замѣтилъ Беклешовой:

— Это еще къ чему?

Евгенія Ѳедоровна не выдержала и рѣзко возразила:

— Стыдно вамъ лишать вашу жену послѣдняго земного утѣшенія. Если вы не вѣрите, то это не значитъ еще, что истина на вашей сторонѣ. Кого Богъ наказываетъ за грѣхи, у того Онъ отнимаетъ и вѣру. Жалкій вы человѣкъ!

Елена Борисовна послѣ причащенія сдѣлалась покойнѣе. Она что-то писала, считала часы, прислушивалась къ шагамъ въ коридорѣ; ей чудилось, что скоро она увидитъ того, кто одинъ безгранично ее любилъ, кто никогда ее не обидѣлъ. Элли почти не видала Костоломова. Онъ былъ вѣжливъ, но сухъ; ни разу нѣжное слово не вырвалось изъ его устъ.

Однажды больная передала Беклешовой какую-то бумагу.

— Это для Петра Александровича, сказала она. Пусть онъ прочтетъ мои предсмертныя строки, проститъ и не осуждаетъ меня; пусть онъ внушитъ моей дочери уваженіе къ моей памяти.

Элли скончалась ночью, во снѣ, безъ страданій, отъ разрыва сердца. Николай Ѳеофилактовичъ, убѣдившись въ кончинѣ жены, не пролилъ ни одной слезы. Его глаза только моргали чаще обыкновеннаго. Немедленно онъ занялся похоронными приготовленіями. Но въ то время, когда умершую облекали въ парадные покровы, у дверей занимаемаго номера показался маленькій, сгорбленный человѣкъ съ густою просѣдью въ бородѣ и усахъ. Онъ остановился передъ картиной, представившеюся ему, всплеснулъ руками вверхъ, подбѣжалъ къ хладѣющему тѣлу, впился въ лицо погибшей страдалицы и дико воскликнулъ:

— Моя бѣдная Элли! Что вы сдѣлали съ моею бѣдною Элли?

Въ комнатѣ раздались такія страшныя, искреннія рыданія, которыя современному міру, погрязшему въ матеріализмѣ, все рѣже приходится слышать.

Насытившись изліяніемъ горя, Эдельманъ мутнымъ взглядомъ обвелъ окружающіе предметы и остановился на Костоломовѣ.

Онъ подбѣжалъ къ нему, схватилъ его за руку и, не давъ опомниться, притащилъ его къ трупу, когда-то вмѣщавшему въ себѣ живую, чуткую душу.

— Это вы ее уморили! кричалъ изступленный человѣкъ. Для того ли я вручилъ ее вамъ? Для того ли я отказался отъ счастья обладать ею, чтобы видѣть ее безвременно въ когтяхъ всепожирающей смерти? Боже, она навсегда осталась бы чистою, если бы не вы, бездушный фарисей либерализма, со своими ложными теоріями, не нарушили ея нравственный покой! Вы, отрицающіе вѣковыя установленія государства, преданія семьи, завѣты церкви и высшіе идеалы жизни, вы свернули съ прямого пути и мою Элли! Но вы ей обѣщали новое счастье! Вы ей открывали новые міры самостоятельности и свободы! Что же вы не исполнили своего обѣщанія? Гдѣ этотъ новый міръ счастья, самостоятельности и свободы? Отвѣчайте мнѣ, безкровный убійца!!

Забывши все на свѣтѣ, Петръ Александровичъ съ адскимъ хохотомъ потрясалъ за плечи оторопѣвшаго Николая Ѳеофилактовича.

XXII.

Я кончилъ свое повѣствованіе. Не много мнѣ приходится добавить къ нему. Послѣ происшедшей сцены между Эдельманомъ и Костоломовымъ, послѣдній поспѣшилъ тихонько ночью на пароходѣ отправиться внизъ по великой рѣкѣ, по направленію къ Петербургу. Распоряжались похоронами Петръ Александровичъ и Беклешова. Послѣ отпѣванія тѣло Елены Борисовны было отправлено въ ея родовое имѣніе, Пензенской губерніи, гдѣ лежатъ ея предки, гдѣ похоронена и ея мать. Эдельманъ повезъ дорогіе останки на томъ пароходѣ, на которомъ отправился и самъ. Онъ остался навсегда вдовцомъ, говоря, что не было никого въ мірѣ прелестнѣе его Элли; что если она измѣнила своему долгу, то остальныя женщины и подавно ему измѣнятъ.