Рассказы - [6]

Вообще-то дома мне курить запрещалось, но в новогоднюю ночь мне делали исключение. А тут еще такое.

– Тебе какого салата положить? Крабового или 'мимозу'?

– Какой найдешь в этих потемках.

Мне отчего-то стало грустно. Эти новогодние огоньки-шмагоньки я и раньше никогда не смотрел, но все-таки отсутствие привычного фона угнетало.

– Выпьем еще? - Оля сама потянулась за бутылкой вина.

Она у меня молодец! Никогда не унывает.

Чокнулись за здравие Чубайса (чтоб он шпротами подавился).

Попробовав того и этого, я откинулся на спинку стула и достал еще одну сигарету.

– Не слишком ли часто?

– Последняя, чесслово.

В коридоре послышался шум. Ага, ребятишки из семьдесят восьмой. Отстрелялись. И тут же в дверь постучали. Витек. Надо же, еще на ногах!

– Че случилось-то? - пробасил он с порога.

– А я почем знаю?

– Я думал, что в Интернете твоем уже что-нибудь написали.

– Ты что? Какой Интернет?

– Ах да.

Пожевав еще маринованных венгерских огурчиков, я поплелся курить на лестницу. Праздничный лимит домашних перекуров был исчерпан. Спустившись к мусоропроводу, я уставился в окно, выходящее на улицу. Девятиэтажка напротив была полностью погружена в темноту. Не горели окна и в домах через улицу. А чего я, собственно, ожидал?

Дело было вечером, делать было нечего. Мы с Олей оделись и вышли во двор, чтобы на халяву слиться в экстазе с гражданами, потратившимися на новогодний 'огнестрел'.

Когда 'цыпленок табака' занял в желудке наиболее оптимальное место и был не прочь разделить свое убежище еще с парочкой кусочков яблочного пирога, мои онемевшие пальцы пригрозили перестать гнуться по велению своего хозяина. Пора домой.

Мы обогнули ракушки и, стараясь не съехать с обледенелой тропинки, направились к своему подъезду. По улице, выхватывая фарами из темноты одиноко кружащиеся снежинки, медленно ехал милицейский уазик. Отчего-то вдруг мне захотелось залечь за кустом и зарыться в снег. Говорю же, параноик!

– Что будем делать? - я отодвинул тарелку и поудобнее расположился на диване.

Вместо ответа Оля подошла ко мне и, наклонившись, запустила свою руку мне… Ну, сами понимаете, остаток ночи мы не скучали.

Утром все было по-прежнему. Молчал телефон, тупо уставился в стену своим онемевшим экраном телевизор, молча дулся у себя в углу обиженный компьютер. Может, это и к лучшему? Теперь у меня будет время почитать какую-нибудь из пылящихся в шкафу книг, которые из магазина депортировались прямо туда.

К трем часам строчки перед глазами принялись отплясывать тарантеллу, и я, перекидав кое-что из холодильника на балкон, отправился в овощной за картошкой, и в булочную за свежим хлебом.

Булочная на углу оказалась закрыта, а возле овощного толпился народ. Чувствовалось, что большинство пришло сюда не на заготовку даров подмосковных полей, а чтобы восполнить тот минимум общения, который обычно восполняет 'голубой экран'.

Отыскав, наконец, в людской каше конец очереди, я пристроился за Василичем из седьмого дома и закурил.

Что-то меня сразу насторожило. Очередь как очередь. И все-таки что-то было не так. Как будто у единого людского организма, в который обычно превращается толпа, тоненькой иголкой задели нерв. Это было не похоже на то истерическое состояние многометровой людской колонны середины восьмидесятых, когда в борьбе за 'стенку' или персидский ковер не помогали даже намалеванные на ладони номера. Что-то другое.

Общее состояние передалось и мне. Послушав минут десять подборку 'лестных эпитетов', которыми награждали и Чубайса, и Лужкова, я махнул рукой и пошел домой. Меня встретила Ольга, кутающаяся в тонкий плед. Весь оставшийся день был посвящен утеплению окон и инвентаризации всего, во что можно было завернуться, и чем можно было накрыться.

Второго числа ничего не изменилось. И булочная снова закрыта, и у овощного та же 'пестня', что и вчера.

Развернувшись в сторону дома, я чуть не столкнулся с Василичем, тянущим за собой тяжелогруженые санки.

– Ты чего вчера так быстро слинял? - он остановился и поправил сползающий с санок мешок.

– Да ну…

– Зря. Я тоже не дождался, но потом на рынок пошел. Там цены, конечно, запредельные, но народу поменьше. Картоха, правда, уже по полтиннику за кило. А теперь вот с оптовки соль, сахар и крупу тащу. Но туда не ходи, народу не меньше, чем здесь. Просто там у меня кореш торгует. Загляни лучше на рынок.

Я почесал кончик носа и, воспользовавшись советом Василича, направил свои стопы на рынок.

Цены были просто аховые. Картошку меньше чем по сто рублей за килограмм найти не удалось. Пакет манки или пшенки стоил шестьдесят пять, а буханка хлеба с колес 'тянула' на тридцать пять целковых. Но больше всего отчего-то цены взлетели на консервы.

Истратив на покупки все подаренные братом и его женой деньги, которые все еще болтались в моем кармане в подарочном конверте, я с испорченным настроением вернулся домой. Даже моя неисправимая оптимистка, встретившая меня в дверях, услышав новости о неудачном походе за продуктами, сразу помрачнела.

– Ты же знаешь, что у нас в стране, если чего подорожает, обычно обратно уже не дешевеет, - Оля поставила сумки к балконной двери.