Рассказы - [17]

Эта мысль настолько расстроила его, что он уже ничего не мог делать в тот вечер. Чем больше он думал об этом, тем более вероятным ему казалось, что она собирается порвать с ним. Ему представлялось, как постепенно она пришла к этому решению: во-первых, поскучав немного, она занялась работой, стала встречаться с друзьями в Париже и, должно быть, поняла, что может обойтись и без него. Во-вторых, ее могло остановить то, что он был в Америке, а она в Европе — так уж сложились обстоятельства. Но, конечно, самое главное — она поняла, что не любит его. Наверняка так оно и было, потому что человек просто не может так долго пренебрегать тем, кого любит, и не отвечать на его письма.

Он резко поднялся и с ожесточением посмотрел на часы, будто на врага: восемь семнадцать вечера, пятнадцатое сентября. Какой невыносимый груз для его натянутых нервов, сжатых кулаков! Двадцать пять дней, и не сосчитать, сколько минут прошло с тех пор, как он отправил первое письмо… Его мысли выскользнули из-под бремени времени и сконцентрировались на девушке из Скрэнтона. Он понимал, что должен ей ответить. Он снова перечитал ее письмо, на этот раз внимательнее, печально задерживаясь на той или иной фразе, как будто его глубоко затронула ее безнадежная и тоскующая любовь, почти так же, как его собственная. Он чувствовал, что нужно назначить ей место и время встречи. Полная желаний и надежд, пленница собственной любви, она была словно птица, готовая вырваться на волю. Он быстро подошел к телефону и продиктовал телеграмму: «Жди меня Центральном вокзале со стороны Ленсингтон-авеню пятницу шесть вечера. Целую, Р».

Пятница будет послезавтра.

В четверг письмо от Розалинды так и не пришло, Розалинда так и не написала. Теперь ему уже не хватало ни мужества, ни сил, чтобы думать о ней. Он чувствовал только любовь, безграничную, крепкую как скала. Проснувшись в пятницу рано утром, он сразу же подумал о девушке из Скрэнтона. Утром она, наверное, встала и начала собирать сумку, а если она сегодня работала, то весь день провела в воспоминаниях о Дасенбери.

Спустившись вниз, он увидел в почтовом ящике авиаконверт с красно-голубой каемкой. Потрясение, которое он испытал при этом, причинило ему почти физическую боль. Открыв ящик, он вытащил длинный конверт из тонкой бумаги. Пальцы дрожали, и он уронил ключи.

В письме было около пятнадцати строк, напечатанных на машинке:

«Дон, извини, пожалуйста, что так долго не отвечала на твое письмо, все время мешали какие-то дела. Только сейчас все уладила и сегодня вышла — на работу. Сначала мы задержались в Риме, потому что очень трудно найти здесь квартиру. То были забастовки электриков, то еще что-то.

Ты просто прелесть, Дон, я это знаю и никогда тебя не забуду. Я никогда не забуду дней, которые мы вместе провели. Но, дорогой, я не представляю себе, как я могла бы сейчас так резко изменить свою жизнь, выйдя за кого-нибудь замуж. Я вряд ли смогу приехать на Рождество в Штаты, здесь слишком много дел. И не вижу причины, почему ты должен бросить все в Нью-Йорке. Может быть, к Рождеству или даже к тому времени, когда ты получишь это письмо, твои чувства изменятся.

Ты ведь напишешь мне еще? Ты не расстроишься из-за этого? И когда-нибудь мы снова увидимся. Я верю. Может быть, это будет так же неожиданно и чудесно, как в Жуан-ле-Пэн. Розалинда».

Засунув письмо в карман, он выбежал на улицу. Чувство безмерного страдания охватило его. Мысли вопили о тихой смерти, они были хаотичны, словно беспорядочные приказы, которые генералы в панике отдают своей разгромленной армии, чтобы спасти ее от окончательного поражения, чтобы не сдаваться, чтобы не погибнуть.

Одно было ему ясно: он ее испугал. Его глупое несдержанное признание, множество планов наверняка настроили ее против. Даже половины того, что он написал, было достаточно, чтобы она поняла, как он ее любит. Но ему этого было мало. Он написал:

«Дорогая, я тебя обожаю. Ты сможешь приехать в Нью-Йорк на Рождество? Если нет, я прилечу в Париж. Я хочу жениться на тебе. Если ты предпочитаешь жить в Европе, тогда я перееду туда. Мне ничего не стоит…»

Ну и болван же он!

Он уже начал думать, как исправить ошибку, составляя в уме легкое, нежное письмо, чтобы дать ей возможность почувствовать себя свободнее. Он напишет его сегодня же вечером и постарается сделать это в легкой, изящной форме.

В этот же день Дон ушел из офиса довольно рано и уже в начале шестого был дома. Часы напомнили ему, что девушка из Скрэнтона приедет на Центральный вокзал в шесть. Надо пойти туда и повидать ее, подумал он, хотя и не знал зачем. Конечно же, он не заговорит с ней. Да он может и не узнать ее, даже если увидит в толпе. И все же не столько сама девушка, сколько Центральный вокзал притягивал его как магнит. Он решил переодеться. Надел свой выходной костюм и, осмотрев свои галстуки, выбрал посолиднее, синего цвета. Он чувствовал себя слабым и разбитым, ему казалось, будто он сам испаряется вместе с выступающим у него на лбу холодным потом.

Он пошел пешком по направлению к Сорок второй улице в центре города.

У входа на вокзал со стороны Ленсингтон-авеню стояли две или три молодые женщины, одна из которых могла быть Эдит В. Витком. Он безуспешно искал глазами инициалы на их вещах. Вот к одной из девушек подошел человек, которого она ждала. Внезапно Дон понял, что Эдит — та блондинка в черном пальто и берете с булавкой. Да, ее широко раскрытые глаза были полны тревожного ожидания — она ждала человека, которого любила и в ответной любви которого не была уверена. На вид ей было около двадцати двух, она явно была не замужем. Она вся светилась надеждой — юная и нетерпеливая. В руках у нее был небольшой чемоданчик — как раз для уик-энда. Несколько минут он вертелся вокруг нее, но она даже не взглянула на него. Она стояла за большими дверями справа, время от времени вытягиваясь на цыпочках, чтобы рассмотреть что-то над беспокойно снующей толпой. Свет от дверей падал на ее круглую розовую щеку, блестящие волосы, нетерпеливый взгляд тревожных глаз. Было уже шесть тридцать пять.