Рассказы - [2]

— Жиды сраные, охуели совсем! — прорычал махровый еврей Шуб, — пошли они на хуй, исполнители эти, вместе со своими устроителями! Наплодили пидоров…

В этот момент кто-то подцепил меня под руку. Можно сказать, что в тот период времени я был еще практически трезв, ну, почти трезв, поэтому без труда опознал в подцепившей меня барышне директрису киевской группы «Квартира 50» — Катюху. Рядом с ней, переминаясь, как медведь, стоял Леха Соколов — ее так сказать кавалер. Ну, Катюха мне всегда нравилась. И как женщина тоже. Такая продвинутая киевлянка — жгучая, мягкая, альтернативная и любвеобильная. Не в смысле легкодоступная, отнюдь, а в смысле — душевная, уютная такая герла. Как теплая вода. А вот о Лехе Соколове необходимо сказать несколько слов отдельно.

В прошлой жизни Леха воевал в Афганистане, в составе спецназа ГРУ. Диверсант. Глаза его были полны такой невыносимой вселенской грустью, что если бы создателям ролика, рекламирующего Конец Света, потребовался бы характерный типаж для воплощения замысла, то Соколов оказался бы вне конкуренции. В общем, мочил Леха агрессивных моджахедов до тех пор, пока его головушку не пробила насквозь вражеская пуля. Что-то там у него перемкнуло. Какие-то лишние извилины выпрямились. И Соколов, выйдя из госпиталя, обнаружил себя другим человеком. Переродился напрочь. Выбрил череп, отпустил оселедец и усы как у Тараса Бульбы, пошил шорты из казенных армейских трусов, разрисовал их цветными стрежнями, обул ноги в старые армейские берцы на шерстяной носок — ходил так зимой и летом — и пристрастился к контркультуре. За всю свою жизнь не встречал я более миролюбивого существа, чем переродившийся грушник Леха Соколов. Причем апокалиптическая тоска в его очах только усилилась.

С ним и с Катюхой я прошел в фойе ДК им. Русакова, где немедленно встретил Сантима, басиста «Резервации» Лешу Плеша и, разумеется, Помидорова.

Началась водка, портвейн, снова водка, снова крепленое странного разлива и что-то еще, невыразимое человеческими словами… В местном дабле чертановские панки — фанаты Сантима — наливали и раскуривали с такой частотой, что начало концерта как-то смялось и вычеркнулось из мемуарного отсека черепной коробки. Помню только, что после очередного косяка, я вдруг отчетливо понял: не люди мы, нет, не люди… Оттого нам так неуютно в этом наполненном человеческим действом мире. Какие-то иные мы существа, похожие пока еще на человеков, но уже другие, мутировавшие в окончательный, обреченный на вымирание вид.

Более или менее отчетливое включение в действительность произошло как раз на выступлении «Калинова моста».

Мы — Помидоров, Сантим, Плешь и я — сидели в первом ряду и ожидали выхода на сцену как раз той самой Катюхиной «Квартиры 50». Вроде как было оговорено — там же, в дэкашном дабле — что мы поднимаемся к ним и я спою свою «Дороженьку», а Сантим исполнит «Московское метро» — лучшую его вещь, как я убежден. Вообще в этом паскудном сборище отечественной рок-хуйни, Сантим — один из немногих, кто отчетливо понимает не музыкальную сторону движения, а четкую поэтику человеческого протеста как такового. Таких людей и в мире вообще не много. Их не бывает много, разрушителей настоебеневших устоев. У нас, в России, до Лермонтова таких людей вообще не было. Я имею в виду — о них никто не знал. Да и сознание нации было и остается детским, если не сказать кретинским. Этот массовый идиотизм прививается как перке — с детства. Причем, те, кто прививает — сами недоразвитые. Их стремления объяснимы. И нет никакого вселенского заговора или дьявольского умысла в их действиях. Они просто идиоты, хорошо разбирающиеся в повседневной жизни идиоты, болезненно реагирующие на все, что в принципе может пошатнуть их убогий мирок.

Мы для них — системная опасность.

Тонкость творческого подхода. Обыватель скорее поймет главенствующего над ним урода, развязавшего мировую бойню, чем одинокие слова того, кто пытается открыть ему глаза на происходящее. Диссонанс режет слух. Настоящее и живое всегда подвержено гибели, а людям хочется существовать вечно. Они поражены вирусом бессмертия. Не ощущением бессмертия, а его вирусом — суррогатом. Это разные вещи. Это сложно уловить. Это либо присутствует в тебе и ты говоришь об уже наступившем всеобщем Пиздеце, либо ты натужно надрываешься о какой-то, блядь, жизненной безделице, типа любви к некой условной географической области, именуемой обобщенным термином «Родина». Что это — родина? Территорию до границы с Эстонией я должен любить, а следующие сантиметры обязан ненавидеть? Или я должен вдохновляться абстракцией этого созвучия? И вот — патриотически зомбированные особи, поющие о любви к государству, которое ебет их во все щели и за людей в принципе не считает. Или… Моя Родина — это наполненное творческим духом пространство, где погибают никому не нужные поэты. Большие поэты. Люди, которым есть о чем сказать другим людям. Настоящим людям, ушедшим из клетки. Выродкам, с точки зрения министра юстиции.

Честно говоря, я за конкретику. И в музыке в том числе. Честно говоря, лучше искренне рыдать под кассету «Ласкового мая», чем изображать из себя восторженного поклонника ансамбля «ЧайФ», например. Честнее, черт возьми, смотреть на сиськи «Блестящих», чем морально мастурбировать на коммерческую лирическую заумь гундосого Шевчука. Я вообще не понимаю, на хуя они существуют — все эти чайфы, дэдэты, аукционы, бравы, чижи, агаты, наутилусы, вопли, арии, галлюцинации, бидвы, таймауты и прочая, и прочая, и прочая перхоть… вся эта полуэстрадная шушера, застолбившая за собой рок-пространство, территорию протеста, место, где бьют каменьями пророков. Таких, как Летов, как Янка, как Ник, как Сантим, как Майк, как Неумоев, как Мишин, как Оголтелый, как многих еще убьют. Да понимаю я все, понимаю… Просто меня, лично меня до сих пор возмущает и отвращает этот невъебеннный пафос формы при полном отсутствии содержания. Певица Мадонна на глянцевом кресте — вот истинный символ этого пафоса. Как Фредди Меркюри — голос, говорят, охуенный! Ну и что? На хуй он нужен, этот голос, если им произнести нечего. Витас вон тоже визжит как ошпаренный. Ну и так далее: «Бутылка кефира, полбатона» — пиздец, блядь, как душевно! Или еще — с претензией на пророчество: «Титаник плывет, Титаник плывет»… Да он уплыл уже на хуй этот ваш «Титаник» сраный, пока вы в рекламах бубль-гума снимались. Не ссыте.