Рассказы - [11]

Спустя несколько мгновений, корпус железного монстра тяжело вздрогнул, и бесчисленные тончайшие нити, ведущие к главному резервуару Юрла, внезапно затрещали от огромного перенапряжения. Глазами своего заправщика Юрл увидел, как в направлении далёкого громоздкого силуэта по рябой воде побежали две быстрые тёмные тени. Поток энергии, бьющей из мозга биоробота, нарастающий словно лавина, становился с каждой секундой настолько нестерпимым, что Юрл даже попытался отключить свой основной привод. Но после второй попытки Юрл вдруг понял, что это невозможно — от подобного резкого спада энергетическо-эмоционального напряжения заправщик может погибнуть, а вместе с ним унесётся к своему новому рождению и любопытный космический бродяга Юрл. Оставалось лишь одно — остекленеть до предела и как можно чаще повторять про себя одинокую песню Чёрной дыры накануне Большого Взрыва.

Но в самый неподходящий момент, силуэт большого плавучего сооружения внезапно скрылся за сияющим облаком двух мощных взрывов, и накал мозговых импульсов биологического носителя достиг максимума, напомнив теряющему сознание Юрлу позабытый за долгое время скитаний в космосе взрыв Сверхновой.

От эмоциональной перегрузки биоробот-заправщик, глубоко вздохнув, задержал в себе спёртый воздух и захрустел зубами. Бешенная волна ненависти, агрессии и упоительного восторга без труда разорвала главную жизнеобеспечивающею магистраль Юрла, и он понял, что этот неожиданный миг и есть уход в новую жизнь.

Последним ощущением бесстрашного межзвёздного скитальца была безудержная радость от точного попадания торпеды в цель…

— 4 —

… Капитан Александр Маринеску оторвался от перископа и присел на свою дежурную табуретку в командирской рубке. Он аккуратно вытер капельки пота со лба и ровным голосом отдал команду на погружение.

Где-то в километре от уходящей на грунт подводной лодки «С-13» шла отчаянная борьба за выживание многотысячной команды тонущего «Вильгельма Густлова» — последней надежды Адольфа Гитлера на новую подводную войну.

Маринеску, прикрыв глаза, мысленно возвращался к сладко проведённой ночи…

МИНЗДРАВ ПРЕДУПРЕЖДАЕТ…

… Пятый день Он пытался начать курить. Не то чтобы не тянуло — просто на прошлой неделе тихо пропал ещё один из очередных смыслов существования. А именно — смысл ежечасных вечерних выходов на балкон, где Он, пуская дым в далёкое осеннее небо, стоял и думал бог весть о чём. К слову сказать, перед тем как выйти с очередной сигаретой, план размышлений на предстоящем перекуре казался ему довольно значительным и весомым. Но, стоило сделать первую затяжку, как весь ход мыслей развеивался вместе с сизым дымком, и голова пустела до бесконечности, в которой то и дело мелькали мелочные меркантильные желания, разбавленные лёгкими приступами разочарования и хандры.

«Так больше не может продолжаться, — в который раз мысленно, а иногда и вслух твердил Он себе, нервно разминая и снова откладывая в сторону изящный табачный цилиндрик сигареты, — Не может — и всё тут…». Что-то должно было неминуемо измениться после сорока лет. Эта цифра внезапно настигнула его и поставила перед фактом прожитого отрезка этой жизни, в которой Он так и не смог найти себе оправдание. Вопрос даже не стоял в самом оправдании каких-либо конкретных собственных действий или бездействий — всё было гораздо значительнее и гораздо, и с его точки зрения, безнадёжнее. Смысл с некоторого момента, который не поддавался точному временному определению, стал пропадать во всём, что раньше успокаивало и приносило тихое удовлетворение. Смысл покинул навсегда хрустальные капли дождя, дрожащие на тонких голых ветках ивы, что росла под балконом в мерцании бледной ноябрьской луны — словно растворился в смене времён года. Давно не найти было его и в отсутствии да и в наличии новых сексуальных связей, в размере заработной платы, в однообразии рабочих будней, пропадал он и в старых любимых книгах. И навсегда он исчез в тошнотворной скуке выходных, растягивающихся, вопреки всем временным законам, на несколько лет — ну, если, конечно, не выпить. А недавно смысл улетучился из ароматного табачного дыма.

И сегодня, начиная свой новый день и глядя в тарелку, в которой остывали поджаренные утренние тосты, Он в очередной раз мысленно раскладывал безрадостный пасьянс перспективы похода на работу. И, невыносимо страдая от чёткой схемы предстоящего, Он морщился и думал про себя, что когда страдания станут совсем невыносимыми, придётся пойти на балкон и покурить уже как следует. Хорошо покурить, с чувством выполненного долга. За все дни добровольного воздержания от никотина покурить. За себя и за того парня покурить, да что там — за всех, кто не курит, покурить. Чтоб в сердце ожила длинная вязальная спица боли, и налилась приятной могильной тяжестью печень — вот примерно как покурить…

Эти мелкие мазохистские рассуждения немного успокаивали, и, отодвинув от себя тарелку с недоеденным завтраком, Он стал собираться в безрадостное путешествие по раскисшим от назойливого дождя улицам маленького провинциального городка, о котором в убогих рекламных проспектах можно было прочесть примерно следующее