Рассказы - [17]

На местах, где находят жертвы преступлений, ставят эти символы искупления, а подчас найденные трупы и хоронят тут же, без отпевания, для которого надо было бы везти их за сотни верст до ближайшего села.

Снова послышался звон колокольчика. Я посмотрел по направлению к лошадям — это ямщик отпрягал пристяжную и толкнул дугу над коренником.

— Что ты делаешь? — спросил я его.

— Верхом, барин, дорогу поискать хочу, пешком-то было утоп, сугробы, — отвечал он.

Ветер продолжал яростно гудеть, вьюга крутила все сильнее и сильнее.

Повозка наполнялась снегом: мои ноги, обутые в высокие валенки, были закрыты им до колен.

Я не помню, что я отвечал ямщику и лишь смутно припоминаю его фигуру уже верхом.

Меня охватила какая-то внутренняя дрожь, затем вдруг стало теплее и теплее. Я почувствовал сладкую истому…

Крест слева стоял уже передо мной и как будто подвинулся ближе. Я не спускал с него глаз.

Вот он тихо закачался, потом движения его стали сильнее, и он постепенно начал подниматься кверху, как бы подталкиваемый кем-нибудь из-под земли.

Вот он наклонился совсем, а на его месте стоял, выделяясь на снежной равнине, дощатый гроб.

Я затаил дыхание.

Крест уже лежал плашмя.

Раздался мерный, глухой стук, а затем послышался треск, — это отлетела крышка стоявшего около меня гроба.

Из него приподнялась женщина, одетая в одну белую рубашку с высоким воротом и длинными рукавами. Черные как смоль волосы, заплетенные в густую косу, спускались через левое плечо на высокую грудь, колыхавшуюся под холстиной, казалось, от прерывистого дыхания. Лицо ее, с правильными, красивыми чертами, было снежной белизны, и на нем рельефно выдавались черные дугой брови, длинные ресницы, раздувающиеся ноздри и губы, — красные, кровавые губы. Глаза были закрыты.

— Ты пришел, я ждала тебя… — прошептала она, но губы ее не шевелились.

Я вздрогнул, услыхав этот шепот.

Она протягивала ко мне свои руки, белые, как мрамор.

Я невольно, как бы подчиняясь непреодолимой силе, потянулся к ней и почувствовал ее холодные, как лед, объятия, они постепенно леденили меня; я коченел.

Она приподняла меня, и мы отделились от земли и неслись в каком-то пространстве, в облаках серебристого света. Она наклонила ко мне свое лицо. Я слышал ее дыхание, — оно было горячо, как огонь; я прильнул губами к ее раскаленным губам и ощутил, что жар ее дыхания наполнял меня всего, проходя горячей струей по всем фибрам моего тела, и лишь ее руки леденили мне спину и бока.

Мы продолжали нестись, слившись в огневом поцелуе.

— Кажется, жив! — раздался около меня голос.

Я открыл глаза и увидал перед собой старика-смотрителя Установской почтовой станции. Я лежал на лежанке, и меня растирали снегом.

Когда я совершенно пришел в себя, меня уложили в постель и стали поить чаем.

Оказалось, что мы отъехали от станции не более пяти верст, как сбились с пути, и ямщик верхом, поворотив назад, с трудом отыскал дорогу и объявил на станции о случившемся. Сбили народ, отправились выручать меня и нашли уже засыпанным снегом.

— Говорил ведь, не слушались, — покачал головой смотритель, садясь ко мне на кровать. — Слава Богу, вовремя поспешил, а то так и нашли бы вы могилку в сибирской степи.

Я только схватил его руку и крепко, с благодарностью пожал ее. Я понял, что он спас мне жизнь.

— И занесло-то вас к Варвариной могилке.

Я посмотрел на него вопросительно.

— Кто была эта Варвара?

— Бродяжка тут одна; года полтора, как была поселена у нас; чудная такая, видимо, из благородных, из себя высокая, красивая, молодая еще, в работницах у старосты жила; только вдруг с год, как заскучала, да в одной рубахе зимой и ушла; на том месте, где она похоронена, и нашли ее замерзшей.

Я рассказал смотрителю мое видение.

— Она, она, вылитая она! — воскликнул он.

Объяснить это последнее совпадение я не берусь, но только повторяю, что для меня вечно будет памятна эта ночь под Рождество.

НА ЕЛКЕ У ПРИРОДЫ Быль

Была ночь на 25 декабря 188* года.

Лютые морозы уже давно крепко сковали быстроводный Енисей, нагромоздив на нем глыбы льда в форме разнообразных конусов, параллелограммов, кубов и других фигур — плодов причудливой фантазии великого геометра-природы.

Вся эта грандиозная сибирская река казалась широкой лентой фантастических кристаллов, покрытых белоснежною пеленою, искрящеюся мириадами блесток при ярком свете северной луны.

Только ближе к берегу, на котором расположился неказистый, хотя и состоящий в чине губернского, сибирский городишко, ледяная поверхность глаже, и на белоснежном фоне виднеется темная полоса. Это дорога водовозов, направляющихся ежедневно к сделанной невдалеке проруби.

Город расположен на горе, и к реке ведут крутые спуски, застроенные домами, образующими несколько переулков. На самом же берегу, внизу, у главного центрального спуска — Покровского — тоже виднеется справа масса построек: покосившихся деревянных домишек, лачуг и даже землянок, образующих затейливые переулки и составляющих Кузнечную слободу, получившую свое название от нескольких кузниц, из отворенных дверей которых с утра до вечера раздается стук ударов молота о наковальню.

Кузнечная слобода сплошь заселена поселенцами.