Рассказы - [4]

Его большие башмаки зашаркали по траве, и он появился, сжимая в пальцах листок бумаги, на котором было написано сочинение про смерть. Вот что я прочла:

В 13:40 моя мать находилась в пластиковой кислородной палатке, в руке она держала специальное устройство. В больнице все было организовано очень хорошо и эффективно, поэтому, когда сиделка сказала мне, что общаться с матерью теперь невозможно, потому что сквозь пластмассовые стенки она все равно не услышит, что я говорю, я согласился с ее словами. Сиделка предложила мне пойти выпить кофе в помещении для персонала в дальнем конце отделения. Я так и сделал, а в 13:50 услышал, как по коридору бегают люди, и увидел врача, направлявшегося в палату. В 13:59 вошла сиделка, чтобы сообщить мне о смерти матери.

— Эх, Клаус, ты... Послушай, Клаус, пожалуйста, посмотри внутрь себя. Вернись туда. Вспомни, — произнесла я с нажимом.

Он сел в скрипучее кресло и уставился на сливовые деревья. Потом написал:

Меня почти сразу же (в 14:20) спросили, хочу ли я забрать с собой обручальное кольцо матери, потому что иначе оно либо потеряется, либо его заберут сотрудники похоронного бюро. В 14:30 мне вынесли кольцо и другие ее вещи. В 14:33 мне предложили попрощаться с ней, но я отказался смотреть на мертвое тело и сказал, что предпочел бы запомнить ее живой. Мне еще раз предложили кофе, потом поинтересовались, не нужно ли позвонить кому-нибудь, чтобы меня отвезли домой. На оба предложения я ответил отказом и приблизительно в 14.40 вышел из здания больницы.

— Но Клаус...

— Послушайте, Лиззи, — начал он.

Во мне шевельнулась надежда.

— Дело в том, Лиззи, что моя мать была не особенно приятным человеком, так что я не переживал, когда она умерла.

— Все, — произнесла я, — сдаюсь.

Мы смотрели на сливовые деревья, а мелкие терносливы смотрели на нас. На серебристой коре коротко вспыхнул розоватый отблеск закатного солнца.

— Что это за слива? — спросил Клаус.

— Это тернослива. У нас, в Англии, ее очень любят. Очень древнее растение, ставшее частью нашей истории. Ее завезли сюда несколько веков назад. Терносливу еще называют дамасской сливой, так что, возможно, в Сирии ее пробовал сам святой Павел.

— А это что, вкусно?

— Очень, но только в готовом виде. У нее довольно резкий вкус, очень сильный. Поэтому нужен сахар. А со сливками — просто божественно. Сочетание двух этих красок...

— Я ни разу не пробовал дамасскую сливу.

По пути домой, проезжая по дорожкам, по выпуклым тропинкам через осенние поля, мимо ветряка, окруженного льном, я все время думала: «Бедное маленькое ничтожество. Бедное-несчастное самодовольное надутое ничтожество. Что же надо было сделать, чтобы из тебя такое выросло? Или, может, ты таким уже родился?»

— Ну уж нет, — пообещала я, — дамасскую сливу ты у меня, голубчик, попробуешь.

С этими словами я набрала номер его спартанских теток и сообщила им, что в воскресенье мы приглашаем Клауса на обед. Отобедать, — произнесла я в трубку (а вы пропалывайте свои лобелии и завидуйте!).

— Отобедать?! — повторили они ошеломленно и восторженно. — У вас?!.. В 12 30. Это так мило с вашей стороны! У нас самих совсем нет времени заниматься такими вещами, особенно сейчас, когда столько хлопот с урожаем. Прямо даже неловко.

— И что же в меню? — бодро спросил меня муж. — Английская классика? Пятнистый Дик с заварным кремом? Еще какой-нибудь пудинг? Имбирный? Мясной пирог с почками? Правильно, пусть бедолага привыкает к школьной жизни.

— Ничего подобного. Вот увидишь. Совсем наоборот!

— А что будет пить наш юный друг? Нальем ему винца или купим пару банок колы?

— Я, честно говоря, думала, что вино.

— Придется сходить в супермаркет. До другого у него нос не дорос.

— А как насчет нас с тобой?

— Ну, это другой разговор. Надеюсь, приличное вино хоть как-то поможет скрасить ситуацию. Я только одного не понимаю, зачем разводить всю эту канитель, если, по твоим словам, он чудовище. Подумать только, вообще ничем не интересоваться, и это в четырнадцать-то лет! Уму непостижимо!

— А вдруг все не так страшно? Ладно, попытка — не пытка.

— Так что же у нас завтра подают? — осведомился мой муж накануне торжественного обеда, собираясь провести ревизию винного погреба. — Ты хочешь сказать, у нас будет и мясо, и рыба?! И это, по-твоему, обычный воскресный обед?!

— А еще сырная тарелка. И пудинг. И открытый пирог с терносливами. А на закуску я сделаю тарталетки с паштетом. Так, потом рыба. Правильно, рыба. Потом ростбиф с йоркширским пудингом, он ведь об этом даже не слышал, а на гарнир потушу цуккини и брокколи с травками под соусом на фазаньем бульоне с вином и настоящей английской горчицей с бальзамическим уксусом. И боливийский кофе. А потом он останется на чай.

— Послушай, а ты, часом, не влюбилась?

— Да меня от него с души воротит! Но ему я нос воротить не дам. Он приехал в Англию учиться, так что пусть выучит, что у нас умеют готовить. Такой урок я ему с радостью преподам.

На обед были купленные у Кэвеллов морские языки с лимонным соком, горячие, хрусткие, обжаренные в панировке до изогнутой корочки. Потом шотландская говядина, филейная часть, нежная и сочная, словно запеченная в тесте, с зелеными овощами и маленькими морковками, приправленными сливочным маслом с петрушкой и мелко порубленным сырым лучком. Картофель, естественно, дезире, я отварила до полуготовности и сунула на семнадцать минут в духовку на самый верх запекаться, предварительно сбрызнув оливковым маслом.