Рассказы - [42]

— Он младотурок!

В тот же вечер на террасе поднялся вопрос о религии.

— Как человек просвещённый, согласитесь, однако, что Магомет… конечно, он был великий пророк… но вряд ли он был особенно нравственный человек.

— Ах, это многожёнство! — взвизгнула одна из дам.

Я чувствовал себя немножко виноватым перед Магометом за котлеты и решился защищать его изо всех сил.

— Ничуть! — воскликнул я с горячностью, которой от себя даже не ожидал. — Ничуть! Вся разница Магомета от других великих реформаторов заключается в том, что другие реформаторы писали законы для ангелов, а Магомет для людей. Они хотели создать ангелов на земле. Магомет хотел создать только порядочных людей. Они отвергали человеческую природу. Магомет давал ей приличный вид. Единожёнство, должно быть, не в человеческой природе. Всякий мужчина многоженец. Кто знал в жизни только одну женщину? Очевидно, мы не можем довольствоваться одной женщиной, как не можем довольствоваться одним каким-нибудь блюдом. Природа, разнообразная всегда и во всём, и тут требует своего любимого — разнообразия. Магомет только благословил то, что раньше него было узаконено самой природой. Он сказал: «Тебе нужно много женщин, бери столько, сколько тебе нужно, только не делай гадостей». Мы, турки, знаем, мы даже очень знаем, что такое семья, — но мы не знаем, что такое разврат. Что делает европеец, когда ему нравится посторонняя женщина? Он разрушает из-за этого свою семью. Это величайшее несчастие для его семьи! А у нас, когда магометанину нравится посторонняя женщина, он женится на ней, он увеличивает только, усиливает, умножает свою семью. Это превосходно для его семьи! У вас из-за того, что мужчине нравится женщина, разрушается семья, у нас она растёт и укрепляется.

И среди споров, которые вызвала эта тирада, молоденькая женщина, обругавшая за первым обедом султана, шепнула мне с горящими глазами, проходя мимо меня в тёмный сад:

— Я люблю… Магомета!..

Чёрт побери, должно быть, это не ускользнуло от внимания молодого поручика, который уж и так давно смотрел на меня зверем.

Среди шума голосов раздался его дребезжавший, звонкий тенорок:

— Однако, эта религия многожёнства кончает тем, что превращает всех людей в женщин.

Все взглянули на него с недоумением. Раздалось:

— Тссс…

Но поручик закусил удила:

— Говорят, что турки мужественны. Быть может! Однако, это не мешает, чтоб их били в каждой войне. И в очень непродолжительном времени эта мужественная нация будет окончательно изгнана из Европы.

Я побледнел. На этот раз я, действительно, чувствовал, что побледнел.

— Вы так думаете?

— Так думает история! — отвечал поручик, пощипывая усики, которые только ещё пробивались.

Все с ужасом глядели на меня. Что я сделаю? Разорву его на месте? Перебью всех? Начну ругаться?

Но я решил поддержать — чёрт возьми! — достоинство турок.

— Поручик, мы кончим наш спор завтра утром! — сказал я, учтиво, но холодно кланяясь, и вышел в тёмный сад.

Наутро мы дрались.

Будь я проклят, если мне хотелось драться!

Я бы с удовольствием бросил пистолет и крикнул:

— Довольно этой комедии!

Но меня останавливала мысль:

— Что скажут о турках!

Так я привык уже дорожить честью Турции.

И я подставлял свою грудь за честь «отечества».

В ту минуту, когда поручик поднимал пистолет, я думал:

«Покажем, как умирают османлисы!»

Оба промахнулись.

А мне, кроме того, пришлось ещё и удирать из курорта.

Обо мне с почтением и восторгом говорил весь город:

— Какой патриот! Жизнь готов положить за родину!

Дело проникло в газеты, мог явиться с визитом турецкий консул…

Я с удовольствием, словом, сел в купе, заваленное букетами цветов, и с наслаждением, когда тронулся поезд, выкинул в окно малиновую феску.

Но какая странность…

Вы знаете, я долго ещё не мог отвыкнуть! Беря газету, я прежде всего искал:

— Что пишут о Турции?

Часто ловил себя на мысли:

— Мы, турки…

Один раз страшно удивил жену, машинально сделав намаз перед тем, как лечь в постель.

И ещё на днях ужасно обиделся, когда при мне обругали Турцию.

Так медленно выдыхается из меня турецкий патриотизм.

Я медленно, с трудом освобождаюсь от лжи, в которой однажды уверил себя. Словно выздоравливаю от тяжкой болезни. Словно просыпаюсь от гипноза.

Что же такое патриотизм, если можно сделаться даже турецким патриотом?! Нечто такое, о происхождении чего мы просто никогда не подумали.

Святочный рассказ

Я надел фрак и сел в шкаф.

Конечно, это глупо, но объясняется тем, что у нас в доме идёт уборка.

А теперь нужно писать святочный рассказ.

Извините, что святочный рассказ будет на этот раз без чертей.

Но все черти разобраны.

Потапенко, Назарьева, другие Потапенки, другие Назарьевы — всем нужно по чёрту для святочного рассказа.

Вы сосчитайте только.

Один г. Потапенко пишет, по меньшей мере, восемнадцать святочных рассказов; восемнадцать рассказов — восемнадцать чертей.

Где же тут чертей наберёшься!

Так что рассказ будет без чёрта.

Впрочем, я уж упомянул, кажется, о жене моей. Довольно и этого.

Итак,

Отравленный праздник

(Святочный рассказ)

Наступала ясная, светлая рождественская ночь.

На небе высыпали бесчисленные звёзды, и из-за лёгких как кисея облаков всплывала луна.