Рассказы - [6]
— Слушай, дедуля, пусть у нас тут поднимается только северовьетнамский флаг!
— А-а, все равно она у тебя, наверно, рыбой пахнет!
— Ах ты грязный козел! Какой же ты… отвратительный!
И уходили, тряся восхитительными яблочками ягодиц, а в руке унося — вместо моей красивой пурпурной головки — какую-нибудь молодежную заметку о том, что полицейские шмонают ребят на Сансет-Стрипе и отбирают у них леденцы. А я, величайший поэт после Одена, должен свистеть в кулак…
Газета чересчур разрослась. Или же Черри заволновалась из-за того, что я валяюсь на кушетке пьяный и пялюсь на ее пятилетнюю дочь. Совсем стало скверно, когда дочь пристрастилась сидеть у меня на коленях, и ерзать, и, заглядывая мне в лицо, говорить: «Я люблю тебя, Буковски. Поговори со мной. Можно я принесу тебе еще пива, Буковски?»
— Возвращайся скорее, моя хорошая!
Черри: Слушай, Буковски, старый потаскун…
— Черри, дети меня любят. Ничего не могу поделать.
Девочка Заза прибежала с пивом, взобралась ко мне на колени. Я открыл банку.
— Я люблю тебя, Буковски, расскажи мне сказку.
— Хорошо, птичка. Жили-были старик со старухой и миленькая девочка, и однажды они заблудились в лесу…
Черри: Слушай, старый ты потаскун…
— Э-э, Черри, у тебя и впрямь грязное воображение!
Черри убежала наверх искать Хайнса, который сидел в сортире.
— Джо, Джо, нам надо переводить отсюда редакцию! Серьезно говорю!
Они отыскали пустой дом неподалеку, двухэтажный, и однажды ночью, попивая портвейн, я светил фонариком, а Джо, открыв телефонный шкаф на стене дома, переключал провода, чтобы поставить отводные трубки и не платить за них. В это же примерно время другая левая газетка, единственная, кроме нас, в Лос-Анджелесе, обвинила Джо в том, что он украл у них копию списка подписчиков. Я, конечно, знал, что у Джо есть совесть, мораль, идеалы, — из-за них-то он и ушел из крупной ежедневной газеты. Из-за них ушел и из той левой. Джо был натуральный Христос. Это точно.
— Не тряси фонарь, — сказал он…
Утром в комнате у меня зазвонил телефон. Это был мой друг Монго, Гигант Вечного Кайфа.
— Хэнк?
— Да?
— Вчера вечером заходила Черри.
— Да?
— Со списком подписчиков. Очень нервничала. Просила его спрятать. Сказала, Дженсен идет по следу. Я спрятал его в подвале, под рисунками Карлика Джимми, теми, тушью, что он перед смертью сделал.
— Натянул ее?
— Зачем? Там одни кости. Она бы меня ребрами исколола.
— Карлика Джимми ты дернул, а он весил всего сорок пять кило.
— У него была душа.
— Да?
— Да.
Я повесил трубку…
Следующие четыре или пять номеров «Нашего королька» выходили с шапками:
«МЫ ЛЮБИМ СВОБОДНУЮ ПРЕССУ ЛА»,
АХ, МЫ ЛЮБИМ «СВОБОДНУЮ ПРЕССУ ЛА»,
ЛЮБИМ, ЛЮБИМ, ЛЮБИМ «СВОБОДНУЮ ПРЕССУ ЛА.»
Еще бы не любить. Украли у них список подписчиков.
Однажды вечером Дженсен и Джо обедали вместе. После Джо сказал мне, что теперь «все в порядке». Не знаю, кто там кого натянул или что происходило под столом. Не интересовался.
А вскоре я выяснил, что, помимо волосатых и бородатых, у меня есть и другие читатели…
Новое Федеральное здание остекленело торчит над Лос-Анджелесом как взбесившийся бокал; в нем кафкианские анфилады комнат, и у владельца каждой — персонососальная секретарша; все кормятся друг от друга и тихо возятся в тепле и уюте, как черви в яблоке. Я заплатил сорок пять центов за полчаса стоянки, вернее, получил квитанцию на эту сумму и вошел в вестибюль с монументальной росписью, какую бы мог сделать Диего Ривера, если бы ему ампутировали девять десятых разума: американские солдаты и индейцы улыбаются налево и направо и хотят выглядеть благородно, всё — в какашечно-желтом, рвотно-зеленом и сопливо-голубом.
Меня вызвали в кадры. Я знал, что не для повышения. Забрали у меня письмо и сорок пять минут мариновали на жесткой скамейке. Это их обычная метода под названием «мы знаем, что у тебя говно в кишечнике, а у нас нет». К счастью, по прошлому опыту я уже знал эти дешевые номера и, чтобы отвлечься, стал смотреть на всех проходивших девушек и воображать, как они задирают ноги в койке или берут в рот.
Вскоре между ногами у меня образовалось нечто громадное… — ну, громадное по моим масштабам, — так что пришлось смотреть в пол.
Наконец меня пригласила войти очень черная нарядная негритянка, вполне изысканная, но и не совсем как бы оторвавшаяся от корней; улыбкой она дала понять мне, что сейчас мне вдуют, но одновременно намекнула, что и сама не прочь бы поднести мне на блюдечке. Это меня утешило. Хотя и абстрактно.
И я вошел.
— Садитесь.
Человек за столом. Обычный говнюк. Я сел.
— Мистер Буковски?
— Да.
Он назвался. Мне это было без надобности.
Он откинулся на спинку, уставился на меня.
Конечно, он ожидал увидеть кого-то помоложе и поинтереснее, кого-то более дерзкого, более интеллигентного и развращенного… А я был просто старый, усталый, скучный, с похмелья. Он — седоватый, вальяжный, если вам понятно, о какого рода вальяжности я говорю. Никогда не выкапывал свеклу с сезонниками, не попадал раз пятнадцать — двадцать в вытрезвитель. И лимоны не собирал с шести утра без рубашки, потому что к полудню будет сорок пять в тени. Только бедные знают смысл жизни; богатым и благополучным приходится гадать о нем. Чудно: мне на ум пришли китайцы. Русские размякли; теперь, наверно, только китайцы знают смысл — не размякли, в земле ковыряясь. Хотя вообще-то политических взглядов у меня нет, все это тоже туфта: история нас всех поимела, а меня раньше времени — достала допекла, задолбала, смылила.
Роман «Женщины» написан Ч. Буковски на волне популярности и содержит массу фирменных «фишек» Буковски: самоиронию, обилие сексуальных сцен, энергию сюжета. Герою книги 50 лет и зовут его Генри Чинаски; он является несомненным альтер-эго автора. Роман представляет собой череду более чем откровенных сексуальных сцен, которые объединены главным – бесконечной любовью героя к своим женщинам, любованием ими и грубовато-искренним восхищением.
Чарльз Буковски – культовый американский писатель, чья европейская популярность всегда обгоняла американскую (в одной Германии прижизненный тираж его книг перевалил за два миллиона), автор более сорока книг, среди которых романы, стихи, эссеистика и рассказы. Несмотря на порою шокирующий натурализм, его тексты полны лиричности, даже своеобразной сентиментальности. Буковски по праву считается мастером короткой формы, которую отточил в своей легендарной колонке «Записки старого козла», выходившей в лос-анджелесской андеграундной газете «Открытый город»; именно эти рассказы превратили его из поэта-аутсайдера в «кумира миллионов и властителя дум», как бы ни открещивался он сам от такого определения.
Вечный лирический (точнее антилирический) герой Буковски Генри Чинаски странствует по Америке времен Второй мировой… Города и городки сжигает «военная лихорадка». Жизнь бьет ключом — и частенько по голове. Виски льется рекой, впадающей в море пива. Женщины красивы и доступны. Полицейские миролюбивы. Будущего нет. Зато есть великолепное настоящее. Война — это весело!
«Хлеб с ветчиной» - самый проникновенный роман Буковски. Подобно "Приключениям Гекльберри Финна" и "Ловцу во ржи", он написан с точки зрения впечатлительного ребенка, имеющего дело с двуличием, претенциозностью и тщеславием взрослого мира. Ребенка, постепенно открывающего для себя алкоголь и женщин, азартные игры и мордобой, Д.Г. Лоуренса и Хемингуэя, Тургенева и Достоевского.
Это самая последняя книга Чарльза Буковски. Он умер в год (1994) ее публикации — и эта смерть не была неожиданной. Неудивительно, что одна из главных героинь «Макулатуры» — Леди Смерть — роковая, красивая, смертельно опасная, но — чаще всего — спасающая.Это самая грустная книга Чарльза Буковски. Другой получиться она, впрочем, и не могла. Жизнь то ли удалась, то ли не удалась, но все чаще кажется какой-то странной. Кругом — дураки. Мир — дерьмо, к тому же злое.Это самая странная книга Чарльза Буковски. Посвящается она «плохой литературе», а сама заигрывает со стилистикой нуар-детективов, причем аккурат между пародией и подражанием.А еще это, кажется, одна из самых личных книг Чарльза Буковски.
Чарльз Буковски – один из крупнейших американских писателей XX века, автор более сорока книг, среди которых романы, стихи, эссеистика и рассказы. Несмотря на порою шокирующий натурализм, его тексты полны лиричности, даже своеобразной сентиментальности.Свой первый роман «Почтамт», посвященный его работе в означенном заведении и многочисленным трагикомическим эскападам из жизни простого калифорнийского почтальона, Буковски написал в 50 лет. На это ушло двадцать ночей, двадцать пинт виски, тридцать пять упаковок пива и восемьдесят сигар.
«Ашантийская куколка» — второй роман камерунского писателя. Написанный легко и непринужденно, в свойственной Бебею слегка иронической тональности, этот роман лишь внешне представляет собой незатейливую любовную историю Эдны, внучки рыночной торговки, и молодого чиновника Спио. Писателю удалось показать становление новой африканской женщины, ее роль в общественной жизни.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.