Рассказы - [24]

— Красиво тут.

— Вы так считаете?

— Конечно. Душа обретает покой.

— Не могу с вами согласиться. Я вот думал об одном из способов покончить с этим миром. И обрести покой не для души, а для тела.

— Мне представляется, что при любых обстоятельствах не следует сводить счеты с жизнью, — заметил коп. — В конце концов все образуется, так или иначе. Иногда бывает очень тяжко, но надо помнить, что это не навсегда, черная полоса не бесконечна и наверняка сменится белой.

— Вы действительно в это верите?

— Естественно.

— При всем том, с чем вам приходится сталкиваться по службе?

— Да, — кивнул коп. — Мир наш жестокий, но едва ли кто об этом не знает. Да только лучшего нет. И уж наверняка вы не найдете такового на дне реки.

Мужчина долго молчал, потом бросил окурок в реку. Он и коп проводили взглядом маленькую искорку, до них донеслось тихое шипение: окурок упал в воду.

— И никаких брызг, — вздохнул мужчина.

— Никаких, — согласился коп.

— От таких, как мы, полетели бы, — мужчина помолчал, повернулся к копу. — Меня зовут Эдвард Райт, — представился он. — Не думаю, чтобы я на это решился. Во всяком случае, сегодня.

— Нет смысла рисковать, не так ли?

— Похоже, что нет.

— А вот вы рискнули. Приехали сюда, встали на краю, все обдумали. Если человек стоит здесь слишком долго, он начинает нервничать и прыгает вниз. Он этого не хочет, начинает жалеть о случившемся еще в полете, но поздно. Он переступил черту и обратного хода для него нет. Нельзя слишком уж искушать судьбу, она отыграется на тебе.

— Полагаю, вы правы.

— У вас что-то случилось?

— Да нет… во всяком случае, ничего особенного.

— Вы были у врача?

— Не один раз.

— Они могут помочь, знаете ли.

— Они говорят то же самое.

— Может, чашечку кофе?

Мужчина открыл рот, хотел что-то сказать, передумал. Закурил, выдохнул струю дыма, наблюдая, как ветерок размывает ее.

— Теперь я в порядке.

— Вы уверены?

— Да. Поеду домой, отосплюсь. Не могу выспаться с тех пор, как моя жена…

— Продолжайте, — кивнул коп.

— Она умерла. Я так ее любил, а она умерла.

Коп положил руку на плечо мужчины.

— Вы это переживете, мистер Райт. Постарайтесь не сдаться, и ничего больше. Вы выстоите, и рано или поздно боль отступит. Может, вам и кажется, что вам невмоготу, что мир уже никогда не будет прежним, но…

— Я знаю.

— Так как насчет кофе?

— Нет, я лучше поеду домой. Извините, что доставил столько хлопот. Я постараюсь расслабиться. Со мной все в порядке.

Коп наблюдал за отъезжающим автомобилем, гадая, а не следовало ли ему отвести мужчину в участок. Нет смысла, подумал он. Мужчина даже не пытался совершить самоубийство, хотя и подумывал об этом. Однако, если отводить в участок всех тех, у кого в голове бродят такие мысли, так не останется места для настоящих преступников.

Он зашагал к берегу. Войдя в свою будочку, решил все-таки отметить это происшествие. Достал ручку, маленький блокнот, записал: «Эдвард Райт». И добавил, чтобы потом вспомнить, что означают эти имя и фамилия: «Кустистые брови. Жена умерла. Намерение прыгнуть с моста».

* * *

Психоаналитик погладил остренькую бородку и посмотрел на лежащего на кушетке пациента. Важность бороды и кушетки состояла в том — о чем он неоднократно говорил жене, — что они являлись непременными атрибутами профессии, а не индивидуума, тем самым помогая пациенту открыть все шлюзы свободному потоку сознания. Бородку жена его ненавидела и подозревала, что он использует кушетку для своих амурных делишек. Действительно, он и Ганна, его пухленькая светловолосая секретарша, несколько раз занимали кушетку вдвоем. Он закрыл глаза, вспоминая их совместные сексуальные изыскания.

С неохотой он заставил себя вернуться к проблемам пациента.

— …Я больше не вижу смысла в жизни, — говорил мужчина. — Я жду не дождусь, пока пройдет день, и со страхом жду следующего.

— Многие из нас живут одним днем.

— Но все ли видят в этом обузу?

— Нет.

— Прошлой ночью я едва не покончил с собой. Нет, позапрошлой. Я чуть не прыгнул с моста Морриси.

— И что?

— Ко мне подошел полицейский. Но я бы все равно не прыгнул.

— Почему?

— Не знаю.

Разговор продолжался, бесконечный диалог пациента и доктора. Иногда доктор мог целый час не думать о пациенте, вставляя автоматические реплики, реагируя, как всегда, не слыша при этом ни одного обращенного к нему слова. Интересно, думал он, приношу ли я этим людям пользу? Может, им просто хочется поговорить и им необходим иллюзорный слушатель. Может, весь психоанализ не более, чем игра в доверие для интеллектуалов. Будь я священником, я бы мог пойти к моему епископу и признаться, что моя вера ослабла, но у психоаналитиков нет епископов. Беда нашей профессии — отсутствие четко выстроенной иерархии. Религия, отпускающая грехи, не должна быть столь демократична.

Теперь ему рассказывали о сне. Практически все его пациенты пересказывали ему свои сны, раздражая этим психоаналитика, потому что ему никогда ничего не снилось. Время от времени ему приходила мысль о том, что все это — колоссальное надувательство, и никаких снов они не видят. Перепитии этого сна он выслушивал с чисто академическим интересом, то и дело поглядывая на часы. Скорей бы прошли эти пятьдесят минут. Этот сон свидетельствовал об ослаблении воли к жизни, усилении желания покончить с собой, которому пока противостояли страх и установившиеся моральные нормы. Он задался вопросом, сколько еще времени протянет его пациент, прежде чем наложит на себя руки. Он приходил к нему уже третий раз, и ситуация менялась к худшему.