Рассказы - [6]

Крепок я всё-таки задним умищем, ох как крепок.

Я встал и пошёл к двери, она уж ходуном ходила, и звонок беспрерывно пиликал. Где-то краешком подумал — как это возможно, одновременно так грохотать и звонить, и не додумал, открыл дверь, даже рожу невольно сморщил и челюсти схлопнул — ща ведь как прилетит!

Но нет, не прилетело.

Стоит какая-то тётя среднего возраста, с сумками, очень злая.

— Женя, — говорит, — ты чего? Пьяный, что ли?

— Я Женя, — говорю. — Нет, трезвый. А вы — кто?

— Пьяный, — утвердительно произносит и в дверь мимо меня нацеливается с сумками, по-деловому так.

— Э, — говорю, — вы куда.

Тут она встала — нос к носу со мной.

Высокая.

И запричитала.

— Женя, ты когда успел, скотина? Я тебе комедию-то поломаю щас! А ну пусти меня быстро, и так целый день как сука взмыленная носилась, тебя мне тут ещё не хватало! Возьми вон сумки, нет, не бери, сволочь, разобьешь ведь ещё, ну гад, а ну пусти!

И ломится в квартиру по-прежнему, внагляк. Я встал стеной, плечом проход закрыл, вторым дверь подпер и коленом ещё добавил. И потихоньку так её выпихиваю. Хватит мне чудил на сегодня, то Гриша со своей кожей, то эта мошенница. Жена ещё вон скоро придёт, увидит, вообще будет веселье.

— Идите, — говорю, — гражданка, домой. Нечего тут ловить вам.

Она отпрянула и смотрит прищурившись.

— Ты же трезвый, Женя, — говорит так нехорошо.

— Трезвый, трезвый, — говорю и двери закрываю.

А она ногу припихивает и как заорёт в глубь квартиры:

— А ну показывай, кто там у тебя! Вылазь, сучка! Отпуск у него, ишь! Домой баб водит, совсем охренел! Маринка, если это ты, убью-придушу сучку! Я тя сразу раскусила, ишь харю сквасил, под дурачка решил, вылазь, покажись, гадина!

И прорвалась таки, сумки по всей прихожей распотрошила: морковка, масло, продукты какие-то… И шнырь в спалью, а оттуда — шнырь в ванную. Ну, думаю, всё, дамочка. Щас мы будем говорить с вами с позиции грубой силы, а возможно, и силовой грубости. Пошёл за ней, аккуратно так прихватил её за жакетик. Думаю, щас будет драка, только бы не царапалась! Ногти у ней, я заметил, короткие, такими хуже всего достаётся.

А дамочка как куль — бдрынь на пол у ванной. И шепчет так трагически:

— Нету ж никого, Женя.

— Нету, нету, — а сам думаю, чего ж делать-то теперь.

Она глаза подняла и жалобно так говорит:

— Женечка, — говорит. — Ты что ж, меня совсем-совсем не узнаёшь, Женечка?

И так со слезой она это сказала, что я повёлся. Вгляделся — лицо как лицо, обычная женщина, чуть постарше меня, может, лицо усталое, морщинки вон пошли, мешочки под глазами, накрашена наспех…

— Я жена твоя, Женечка, Лена я!

И рыдает, на полу сидя.

Тут меня отпустило. Всё стало ясно.

Обычная сумасшедшая. Что там делают в таких случаях? Ноль три?

— Тихо, тихо, — говорю. — Найдётся ваш муж. Вот стульчик, садитесь, чего на полу сидеть. Сейчас мы позвоним, ваш муж приедет и заберёт вас домой.

Взял трубу, начал набирать ноль три, и тут подумал, что у неё, похоже, есть мобильник. Может, действительно позвонить мужу? Ну или кто там будет в телефонной книжке под именем «Дом».

— А у вас телефон есть? — спрашиваю осторожно.

Она смотрит на меня пристально и вынимает телефон. Есть.

— Давайте я позвоню к вам домой, — говорю максимально естественно и просто.

Получилось.

Даёт трубу.

Сонерик, отлично. Люблю эти телефоны. Нахожу «ДОМ», звоню. Показываю ей дисплей — ну чтоб чего не подумала, вдруг я в Зимбабве звоню за её счёт.

И тут у меня в руках труба, моя которая, домашняя — как зазвонит!

Я аж выронил — и мобильник этой, и трубу саму.

А она смотрит на меня, будто её у меня на глазах на куски разделывают.

Я трубу поднимаю, а она свой мобильник и говорит в него:

— Это мой дом, Женя, — говорит так тихо и медленно. — Я Лена. Я здесь живу. Ты мой муж, Женя.

И в трубке — то же самое, на полсекунды позже.

Ну, тут я, видимо, не выдержал, поплыл.

Очухиваюсь.

Лежу по прежнему на полу, но прихожая какая-то немножко другая. Или это от треволнений мне так кажется. И подушка диванная под головой. Лена эта успела переодеться, влезла в Наташкин халатик и тапочки.

Наташа!

Сейчас же придет Наташа!

Вы не подумайте чего — женщина она далеко не глупая. Но вот в этом вопросе у неё просто клин, у Наташи моей. На улице с ней ходишь — не дай бог глянешь на кого, дутья не оберёшься потом. Телек смотришь — похвалить никого не моги. Она сама знает, что глупости всё это, понимает, но ничего поделать не может, и, подозреваю, не хочет.

В общем, если Наташка увидит эту Лену в её халатике — то лучше бы я с Гришей пошёл и вместе с ним где-нибудь сгинул, в трещинах мироздания.

Вскакиваю я с пола, значит, этаким дельфином — и опаньки! — а ручки-то вот они! Связаны, и привязаны к ногам, и ноги тоже связаны и скручены, и лежу я такой в прихожей своей как лента Мёбиуса, весь в веревках бельевых, в проводах и в скотче.

Ай да Лена, когда успела?

Или это я так долго лежал?

Или это она меня так уложила?

Чтобы вот как раз связать?

— Женя, ты прости меня, — это Лена. — Но щас дедушка Серёжку привезёт, а ты, кажется, с ума сошёл.

Какой, блин, Серёжка? Какой дедушка?

Дёргаю руку, ногу, извиваюсь как уж. В принципе, из веревок и проводов вырваться можно было — видать, силенок у неё маловато затягивать понадёжнее, но скотч! Какая, блин, мерзопакостная штука, оказывается, скотч этот! Поди ж ты, лежит на каждом углу за три копейки, а вот ведь — и не вырвешься, вообще, никак. И трещит, зараза.