Рассказы - [25]

Хью встал и зажег сигарету, и, глядя на него (ростом он достигает шести футов при квадратной фигуре), я едва удержался от ехидного замечания: мне вспомнился период в его жизни, когда, по причине, которую Хью, насколько мне известно, никому не раскрывал, он превратился в сплошной комок расстроенных нервов. Чудно: в тот же миг он впервые сам завел об этом разговор.

— Ты мог бы заметить, что мне тоже нечего было там делать, я ведь как раз был ненужным человеком в ненужном месте. Но это не так. Ты ждал и боялся, но прежде тебе не случалось видеть призраков. А мне случалось, хотя тебе, наверное, трудно в это поверить. Нервы у меня теперь успокоились, но тогда я был просто раздавлен.

Хью снова сел.

— Ты, конечно, помнишь, в каком я был состоянии, — продолжал он, — а теперь, придя в себя (надеюсь), я не против поведать тебе эту историю. Прежде я просто не мог — никому и словом не мог обмолвиться. А между тем пугаться там было нечего, дух, которого я видел, был настроен вполне дружелюбно и оказал мне большую услугу. Однако явился он из сумеречной зоны бытия; выглянул внезапно из мрака и тайны, окружающих нашу жизнь.

Прежде мне хотелось бы вкратце познакомить тебя с моей теорией относительно явления духов, и для этого прибегну-ка я к сравнению, к образу. Представь себе, что ты, я и вообще все человечество подобны наблюдателю, расположившемуся напротив отверстия в картонном экране, который непрерывно крутится и перемещается. За этим экраном находится другой, который также постоянно движется, независимо от первого, по своим собственным законам. В нем тоже имеется отверстие, и если по случайности оба отверстия (одно у нас перед глазами постоянно, другое — в духовном плане) совместятся, мы сможем проникнуть взглядом за экраны и воспринять то, что видимо и слышимо в мире духов. У большинства людей такого не происходит ни разу за всю жизнь. Лишь в час смерти отверстия совпадают и движение останавливается. Таким образом, по-моему, мы «отходим в иной мир».

Так вот, некоторым наблюдателям достаются относительно большие глазки, и просвет возникает довольно часто. Это относится к ясновидящим, медиумам. Но, насколько я знаю, у меня подобные способности отсутствуют напрочь. И потому я давно уже занес себя в разряд безнадежных, кому за всю жизнь не удастся увидеть ни одного призрака. Что крошечные отверстия, какими я располагаю, совпали — событие почти невероятное. Тем не менее оно произошло и надолго выбило меня из колеи.

О подобных теориях я слышал и раньше, и хотя изложение Хью было образным и наглядным, оно меня не убедило. Он мог быть прав, но мог и ошибаться.

— Надеюсь, привидение было более оригинальным, чем твоя теория, — сказал я, чтобы вернуть его к теме разговора.

— Да, наверное. Суди сам.

Подкинув в камин угля, я поворошил огонь. Я всегда считал Хью очень хорошим рассказчиком; у него есть такое важное свойство, как умение излагать захватывающе. Прежде я даже предлагал ему заняться этим профессионально: когда наступят очередные трудные времена, сесть у фонтана на Пиккадилли-Серкус[30] и за вознаграждение плести прохожим байки на манер арабских сказок. Знаю, что бо́льшая часть человечества не любит длинных историй, но меньшую, к которой я причисляю и себя, хлебом не корми — дай послушать пространный пересказ каких-нибудь событий из жизни, а по этой части Хью превосходный мастак. Мне нет дела до его теорий или уподоблений, но когда речь идет о фактах, об истинных происшествиях, чем пространней он повествует, тем лучше.

— Ну, давай, пожалуйста, и не торопись. Краткость украшает шутника, но губит рассказчика. Я хочу услышать, когда, и где, и при каких обстоятельствах, и что ты ел на обед, и что на ужин, и что…

Хью начал:

— Случилось это двадцать четвертого июня, ровно полтора года назад. Как ты, наверное, помнишь, свою квартиру я сдал и приехал на недельку из-за города погостить у тебя. Обедали мы здесь, вдвоем…

Не удержавшись, я вмешался:

— Так ты видел привидение у меня? В новом домике-коробке, на новой улице?

— Когда оно явилось, я находился в доме.

Я смолк.

— Мы пообедали вдвоем здесь, на Грэм-стрит, — продолжал Хью, — а потом я отправился в гости, а ты остался дома. За обедом нам не прислуживал твой лакей, и когда я о нем спросил, ты сказал, что он болен, и, как мне почудилось, поспешно сменил тему.

Когда я уходил, ты дал мне ключи, а по возвращении я обнаружил, что ты уже отправился спать. Мне, однако, пришло несколько писем, которые требовали немедленного ответа. Составив послания, я опустил их в почтовый ящик напротив. В спальню я, наверное, поднялся, изрядно припозднившись.

Ты устроил меня на четвертом этаже, в комнате окнами на улицу — я подумал, что обычно ты сам в ней спишь. Было очень душно; когда я уходил на вечеринку, светила луна, а теперь все небо заволокло тучами; я ждал, что еще до утра разразится гроза. Голова была тяжелая, веки слипались, и только в постели я заметил, по тени оконных рам на шторах, что одно окно осталось закрытым. Несмотря на жару и духоту, встать я поленился и вскоре задремал.

В котором часу я проснулся, не знаю, но точно до рассвета, среди необычайной тишины и спокойствия. Не слышно было ни шагов, ни повозок; жизнь замерла в молчании. Проспал я не более часа или двух, поскольку еще не светало, однако чувствовал себя абсолютно свежим и бодрым; теперь мне ничего не стоило вылезти из постели и открыть второе окно, и я поднял штору, распахнул створку и высунулся наружу — глотнуть хоть немного свежести. На улице тоже стояла гнетущая жара, и на меня, хотя мое настроение обычно не зависит от погоды, напала жуть. Я попытался отделаться от этого чувства при помощи рассуждений, но не смог; предыдущий день я провел удачно, назавтра ожидался не менее приятный, а меня почему-то донимали неопределенные страхи. И еще, в предрассветной тишине я чувствовал себя ужасно одиноким.