Рассказы - [4]

— Крикс ни за что не допустит посольство в порт, — возразил Джен'нон.

— Кто собирается его спрашивать? Я пойду и посмотрю сам. Думаешь, они посмеют остановить Черного Лорда? — со скрытым вызовом спросил Ланх'атт.

— Принести кольчугу?

Вот! Именно поэтому Ланх'атт возвысил обычного сотника до личного каэлл'анэ. Приятно, когда рядом есть кто-то, кто понимает тебя с полувзгляда, кому не нужно повторять дважды.

— Обойдутся. Слишком жарко и чересчур много чести.

Двое ветеранов, несущих стражу у дверей посольства, понимающе переглянулись. Повелитель Ланх'атт никого и ничего не боится, тем более каких-то смертных.

Выбеленное солнцем белесое от жары полуденное небо куполом накрыло город, который пегим зверем залег меж двумя холмами, чтобы напиться из залива горькой приторно-соленой воды. Столбы пыли, смрад, мухи, крикливые люди, горы отбросов, чайки, стены глинобитных и саманных домишек, голопузые дети, собаки, потоки мочи, заборы, лабазы, сараи, козы… Зачем им столько тощих заморенных коз? Их невозможно есть, молока они почти не дают, только жрут траву, гадят и воняют, ничем не отличаясь в этом смысле от своих хозяев.

Ланх'атт, на голову выше самого высокого из обитателей Тиримиса, рассекал толпу, как горячий нож кусок масла. Завидев эльфа с черными волосами и глазами чернее безлунной ночи, в ослепительно снежно-белой рубашке, дети с плачем разбегались в стороны, женщины закрывали лица, мужчины отводили взгляды и расступались. Его имя давным-давно стало символом самого страшного зла. "Чтоб ланхатт тебя взял!" — говорили люди, кляня недруга. Священнослужители с амвонов храмов проклинали жестокого полководца темных эльфов, называя его прислужником Антипода. Но Антипод не покидал своих чертогов в Преисподней, он не водил беспощадных армий на людские города, стирая их с лица земли, не проливал реки крови и не спускал вниз по Вьяру караваны плотов, полных обезглавленными трупами, и не ходил во плоти по улицам Тиримиса — высокий, надменный, бессмертный и вечномолодой. Антипода, если разобраться, боялись гораздо меньше.

Они все желали Ланх'атту смерти. Все. Но не смели не то что приблизиться, даже в глаза посмотреть. Задумай Черный Лорд убивать всех встречных, ему бы не нашлось отпора. И в порт его пропустили безропотно, и не посмели запретить осмотреть укрепления. Владычица, как всегда, оказалась права, посылая на переговоры своего таэн'исc'карра — Первого Воина, вместо Фэнн'лит — Вестницы. Победитель обязан внушать подлинный страх побежденному.

Каждый раз, когда Ланх'атт глядел на тиримисского царя, его начинал терзать вечный вопрос. Как мог Первый Воин Аннр'мэт, его предшественник, позволить сойти на землю пересекшим океан пришельцам? О жалости речи быть не может. Какая жалость к чужакам? Может быть, Аннр'мэт решил, что слабые беззащитные существа не способны причинить ощутимого вреда? Или, вообще, счел более подходящими жертвами Богине, чем Светлые, живущие По-Ту-Сторону-Великой-Реки? Тем более, что чужаки сами предложили отдавать некоторых своих сородичей для жертвоприношений, в качестве платы за новые земли. Они частенько воевали меж собой и тогда давали больше жертв, отобранных из числа побежденных. Аннр'мэт, как показало время, жестоко ошибался. Пришельцы постепенно захватывали все новые и новые земли. В основном, за счет Светлых, для которых хитрость и коварство чужаков из-за океана оказались внове. Темных они побаивались до поры до времени, и только тогда, когда сочли себя достаточно сильными, осмелились напасть на небольшое поселение в Стеклянном Лесу. Сама Богиня ужаснулась их жестокости и зверству. Чужаки не пощадили даже младенцев в колыбелях, даже женщин…

Ланх'атт почувствовал, как леденеет кровь в его жилах. От застарелой, как первый шрам, ненависти. К городу, к его жителям, ко всему их миру.

Перед сражением ему обычно доставало напомнить себе о резне в Стеклянном Лесу, чтобы в бою в первых рядах авангарда ему не было равных ни в жестокости, ни в доблести. Воины искренне считали своего военачальника одержимым Духом Войны.

Днище клетки сухо стукнулось о каменную мостовую площади, когда ее сгрузили с телеги. Голова неподвижно лежавшей на полу пленницы мотнулась. Какая незначительная, мелкая боль по сравнению с остальным! — но именно эта маленькая боль почему-то выдернула Яххи из тумана, в котором постепенно растворялось сознание. Лисси осталась недвижима, лишь зажмурилась еще крепче. Здесь было хуже, чем в красном тумане, слишком душно, слишком резко и громко… как они смогли сделать так, что даже Небесный Огонь здесь ранит свою дочь? Разве возможно такое?

"Возможно", — поняла она, вздрагивая под обжигающими безжалостными стрелами лучей, почти отвесно падающими… нет, наотмашь рассекающими тело, — "Здесь — возможно. И не осветит мне дорогу, а выжжет глаза…"

Под раскаленным равнодушным оком не спрятаться было в черно-красное марево, казавшееся теперь почти спасительным. Она слишком устала, чтоб попытаться это понять, да и остатки сил уходили теперь только на то, чтоб хоть как-то дышать. Каждый глоток воздуха резал горло и разрывал грудь не хуже зазубренного клинка. Да… уйти так будет проще, но как же больно… и долго. Это будет долго.