Рассказы - [10]

— Ну так, значит, так. — повторил Лёва, почти уже примирительно.

— Да, так, — сказал Роберт и, немного помолчав, добавил:

— Хотя и не совсем так, — и, видя вопросительный Лёвин взгляд, ответил:

— Но я почему-то думал, что всё это тебе не важно.

Роберт ехал домой в такси, и отрывочные мысли донимали его всю дорогу; он то пытался вспомнить, как работает дефибриллятор, то перед глазами вставали Лёвины мешки и щёки, и опасная бритва летала в воздухе возле его уха, а в шорохе целлофанового пакета, брошенного водителем на заднее сидение, Роберт слышал хруст пальцев, который уже не раздражал, просто становилось тоскливо, потому что был в этом хрусте какой-то болезненный призвук, похожий на эхо сломанной ветки или на треск сосновых дров, прогорающих в костре. Он чувствовал, как бровь снова начинает дёргаться. Сначала это сильно раздражало Роберта, и он пытался избавиться от тика, плотно сжав пальцами кожу лба, но всё было бесполезно; он вздохнул, разжал пальцы и оставил всё как есть.

Дома он внимательно рассмотрел своё отражение в зеркале. Да уж, это очень не понравится жене, думал он. Скорее всего, тоска вернётся, а может быть, и останется теперь навсегда. Он чувствовал это и смирялся: всё будет так, потому что, единожды потеряв, человек уже не сможет остановиться. Это как в уравнении: вычитая слева от знака равенства, придётся вычитать и справа, иначе всё зашатается и рассыплется, только в математике всё-таки легче отсечь целое число.

Роберт прошёл на кухню: натюрморт из кастрюли и чайника был таким же выпуклым, хоть сейчас садись и рисуй. Кран, похожий на Лёву, отвернул от хозяина свой блестящий нос и теперь смотрел куда-то в стену. Роберт повернул его к себе и открыл вентиль. Воды в трубах не было.

Он расстегнул рубашку, сел на диван и закрыл глаза. «Дома солдат снимает шинель», повторил про себя Роберт. Перед тем, как отпустить себя из замкнутого пространства навязчивых мыслей, он почему-то вспомнил девушку из парикмахерской, её пушистые усики и недовольный взгляд, и представил её себе так ярко, что нехотя улыбнулся.

^{Журнал «Волга» 2017, №№ 3–4}

Дом

У них в доме всегда было много вина. Не просто выпивки — а настоящего, сухого, красного.

Ну, хорошо, не в доме, нет. В обычной старой трехкомнатной квартире недалеко от Фонтанки, с отдельным входом со двора. Но Анна называла эту квартиру домом. Соседей Игорь и Анна не замечали, утопая в собственном пространстве, и эта отдельность, немыслимая где-нибудь в монолитной панельной многоэтажке, была самой важной тайной тех нескольких лет их жизни, которые они провели здесь.

Так вот, у них дома, в баре и ящике под ним, разместились все Средиземноморье, Чили, Аргентина и Южная Африка. Кроме этого, дом был полон трогательных мелочей: саше из цветов с ненавязчивым ароматом, рассыпанные по прозрачным вазам, изящные композиции из сухостоя в каждой комнате, картины. Нежный ангел с зелеными крыльями, по имени Мизерерус, сидел на подоконнике, свесив ноги. Ангел умел петь — по крайней мере, так утверждала Анна, а Анна, конечно, не могла ошибаться, ведь это она сама сшила его лет пять назад. Ангел сидел в углу на огромном старом подоконнике, облокотившись плечом о такую неуместную здесь пластиковую раму.

За окном ничего не было — вернее, казалось, что там просто дворовый колодец. На самом же деле, стекла, вставленные в оконные проемы этой квартиры, обладали способностью показывать не то, что кажется — а то, что было на самом деле. Чаще всего за окнами виднелось озеро, или другой маленький водоем, зимой — затянутый ряской льда, осенью — вымощенный кленовым янтарем, летом — окутанный серебряным дымом. Иногда Игорь и Анна видели за окнами лес, они очень любили смотреть на лес в июле, когда сосны источали смолистую горечь.

В доме молчали и стены, и тонкие трехслойные занавески, и глухие шоколадные портьеры в спальне. Даже маятник, перемешивающий густое, как мед, время, качаясь, не издавал звуков, однако, часы с корпусом из темного дерева, стоящие в гостиной, никогда не отставали и не останавливались. Игорь иногда задумывался об их устройстве, но никогда не решался подойти к ним и разобрать: казалось, часы улавливали даже само возникновение таких мыслей, и в ответ на них дерево становилось холодным и твердым, как каменная плита.

Когда в доме было тихо, в его пространстве становилось особенно хорошо. Может, потому, что комнаты были устроены специально для тишины. Не исключено, что раньше, до Игоря и Анны, здесь жили очень счастливые и мудрые люди. Анна сразу поняла, что в доме нельзя ни суетиться, ни кричать, ни спешить. В спешке и беготне что-то происходило со светом и тенями, с запахами и рисунком стен. Казалось, даже потолок реагировал на вибрации непокоя, его балки словно смещались, он как будто наклонялся и кубистически менял форму. Поэтому Анна ходила по комнатам медленно, не спеша, тихо разговаривала с Мизерерусом, а, когда все было сделано — сидела на диване, и, завернувшись в плед, читала или смотрела в окно.

Если бы у Игоря и Анны были дети, еще неизвестно, как принял бы их этот дом. Скорее всего, его очарование было бы разрушено, его дыхание сбилось бы, в ритме его сердца появились бы перебои. Наступило бы смутное время смены царств.