Рассказы - [7]

— Ночь что… На рассвете попробуй. Фрицы пучат глаза, а ты у них как на привязи. Западня получается…

— Западня — чепуха. Удержаться бы в темноте… Бочкарев не смог. Час шел и… потерял…

Журавлев в разговор не вступал. Но когда вспомнили комэска, почувствовал в груди саднящую боль. И не сдержался:

— Зубами надо вцепиться! Зубами!

Летчики не заметили, как в сопровождении командира полка и комэска Бочкарева к штабу подошел генерал. Услыхав горячившегося Журавлева, остановился:

— А, старый знакомый…

Не хотел Бочкарев такой встречи. Он был хмур и смотрел на Журавлева холодно.

«Старый знакомый…» Прославил он эскадрилью, куда уж дальше! Только не та эта слава. Поволновался тогда Бочкарев за него — всю ночь проходил на стоянке, все ждал: «Может, вернется Журавлев, может, ничего страшного не случилось?»

В ту ночь на маршруте встал грозовой фронт. Корабли по приказу с земли вернулись на базу. И только о судьбе экипажа Журавлева никто не знал до самого утра. Когда Журавлев вернулся, комэск сказал лишь одну фразу: «Ну ты и начудил». А когда стали известны подробности полета, не знал — ругать или хвалить.

Начали водить Журавлева по начальству.

— Почему сразу не вернулись, товарищ лейтенант? — спрашивал генерал.

Журавлев делал удивленные глаза, пожимал плечами, отвечал, будто ничего и не случилось:

— Задание выполнили. Отбомбились по цели.

— Это в такую-то погоду?

— В самый раз — фрицы не ждали…

— Выходит, у вас радист никуда не годится.

— Радист — зверь! — горделиво отвечал Журавлев.

— Зверь, а радиограмму о возвращении не принял.

Журавлев молчал, переступал с ноги на ногу. Даже голос у него сник:

— Это я, товарищ генерал… Рацию гроза вывела из строя, а я решил лететь без связи. Просто не представлял себе, как это вернусь с бомбами, не сбросив их на гитлеровцев.

Генерал вспыхнул, порывисто встал, развел в стороны руки, будто хотел обнять летчика. Но тут же взгляд его посуровел. Остывая и как бы борясь с самим собой, генерал сухо предупредил:

— За такое наказывать надо…

И вот Журавлев снова с глазу на глаз встретился с ним.

— А кто штурман у вас, Журавлев? — спросил генерал. Журавлев повеселел. Уж если генерал спрашивает о штурмане, верно, думает — не послать ли его экипаж?

Радовался Журавлев, когда штурманом к нему назначили Турина. Только не догадывался, что назначили неспроста. Молодому и горячему летчику Бочкарев дал штурмана, который прошел огни и воды.

После полета без связи Турин не постеснялся прямо сказать Журавлеву:

— Вот что, Миша, иди к командиру эскадрильи и доложи, что летать со мной не хочешь.

— Ты что, Леня?

— А то. За тебя не хочу краснеть. Сегодня ты летал, считай, без радиста, завтра тебе не нужен будет штурман. Что же это получается — каждый сам по себе, что ли?

Журавлев на штурмана не обиделся. Спокойный и рассудительный Турин ему нравился. В полете нем. Колдует молча над картой в своей кабине, а глядишь — корабль выведет в заданную точку, цель поразит точно, в назначенное время и на аэродром до тумана поспеет. До войны Турин был учителем, преподавал в младших классах. Бочкарев не раз слышал, как в минуты откровения тот говорил о своей мечте: «Разобьем фашистов — вернусь к своим первоклашкам».

Турин был сбит, полгода партизанил, а вернулся — зачислили в экипаж к молодому командиру. Журавлев готов с ним летать на любое задание. Сейчас, когда генерал спросил о штурмане, Журавлев, воодушевляясь добрым предчувствием, бодро, с надеждой ответил:

— Турин у меня, товарищ генерал. Капитан Турин. Генерал удовлетворенно кивнул:

— А радиста знаю — летал с ним. Рычков фамилия его.

Они пошли. И уже издалека до Журавлева донеслись жестковатые слова: «Есть и другие экипажи…» Это был голос майора Бочкарева.

Старшина Павел Рычков был на аэродроме. С воздушным стрелком рядовым Чижовым помогал механикам готовить оружие к боевому вылету. Рычков высокий и худощавый. Чижов маленького роста, с пухлым мальчишеским лицом и белым пушком на губах. Рычков звал его малышом и произносил слово с отеческой ласковостью. Рычков воюет с сорок первого, побывал почти над всеми целями, где наносила удар авиация дальнего действия. Рассказывая молодому стрелку о людях полка, он всех называл мировыми парнями.

— Присмотрись, сам увидишь: глаза карие — люди храбрые, глаза серые — люди смелые. И ты будь таким: ходи прямо, гляди браво.

Он же первый преподал ему урок военной науки:

— У тебя, малыш, одна обязанность — сбивать! Никого не должен подпускать к самолету. Появился фриц в хвосте — огонь! Это закон. Без него нам нельзя. А стрелять надо так: глаза увидели, а снаряды уже впились во вражеский самолет. Не телегу оберегаешь, а воздушный корабль…

Чижов завороженно смотрел на Рычкова, а тот уже переходил от серьезного к смешному и опять наставлял:

— Осмотрительность должна быть такой: глаза впереди, а видят сзади. И ночь насквозь простреливай фарами. — Рычков показал на свои глаза, а потом озорно подмигнул: — С такой осмотрительностью после войны невесту выберешь — закачаешься… Королеву!

Чижов смущенно улыбался. Поднял голову, чтобы посмотреть на Рычкова, а увидел вдали знакомые фигуры командира и штурмана.