Рассказки конца века - [10]

Херня какая-то, подумал Влад.

Он пытался уснуть.

Но с каждой секундой в дверь звонили настойчивее.

Нехотя он поплелся в прихожую. Нехотя подошел к двери. Нехотя произнес:

— Кто там?

Молчали.

— Ну кто там? — поддельно бодро переспросил он, с испугом наблюдая в глазок.

А было от чего! За дверью стояло нечто: трое небритых ребятишек лет двадцати, вида неумного, с цепями на шеях, маленькими глазками и косыми ухмылками на помятых рожах. Один жевал сигаретку, другой поигрывал железным прутом, третий хотел витиевато выматериться, но у него не получалось, язык заплетался…

— А здесь такой не живет, — на всякий случай заметил Влад, хотя его ни о чем ни спрашивали.

Но мало ли…

— А нам такой и не нужен, — сказал парень с прутом. — Мы к тебе.

— А может, не надо? — спросил он.

— Как же надо, когда надо? — удивился витиеватый. — Мы же ради этого и пришли!

Дверь хлипкая, через окно не уйдешь — вот нескладно, вот беда, неужели конец?

— А зачем вы пришли?

— Тимуровцы мы, — шмыгнул носом витиеватый.

Группировка Тимура была известна: ребята резали всех, включая нерусских и прокуроров. Тима знали как отмороженного. Говорят, он сам рубил должников. Топором. В кровавые куски.

— Тимуровцы мы, — пустился в рассказки парень с прутом. — Людям помогаем. Пожилым особенно. Дрова там наколоть, воды принести, лампочку ввернуть, постирать, еще чего. Так вам это… постирать ничего не нужно? Я умею. А вот он, знаете, как лампочки вворачивать может? Залюбуешься! И главное, ловко так, с шутками, с прибаутками — старушкам очень нравится, они в очередь на него стоят. А вон тот дрова колет. Хрясь! И даже щепки не летят. Чем больше выпьет, тем сильнее колет. Вы его подпоите, сами увидите.

— Да нет, спасибо, не надо пока.

— А жаль, жаль, — повздыхали за дверью молодые люди.

Парень с прутом не растерялся.

— А давайте мы вам бутылки сдадим? А деньги, если не возражаете, вам же и принесем. Или в магазин отправьте. За колбаской, за хлебушком. Пенсионеры любят нас туда посылать. Вон его особенно.

Провоцируют, думал Влад. Но молодые люди потоптались полминуты и честно ушли.

Вместо них пришла соседка с нижнего этажа, невзрачная толстая тетка, немолодая и с прибабахом, к тому же честная до занудства.

— Владик, помоги, — попросила она.

— Отчего не помочь? С удовольствием, — соврал он.

— Племянница у меня живет, — пожаловалась соседка. — Ох и проказница, ох и дрянь она у меня. Вчера наркотик курила. Четырнадцать лет всего, а мороки на все двадцать. Под Новый год друзей навела, и такое с ними делала…

— А чего такое? — поинтересовался Влад.

— Сексом, наверное, занимались, — прошептала тетка, тараща свой левый глаз. — Уж я-то знаю. Без этих самых, наверное.

— А я при чем?

— А я на базар пошла, — сказала тетка. — Ты уж посиди с моей озорницей, стихи ей почитай, музыку послушайте, книжку ей дай. Картинки порисуйте. Лишь бы не озорничала, курва. Пусть лучше с тобой чем угодно занимается, чем с этими негодяями.

Девчушка казалась сметливой и не по летам женственной, и не по зимам накрашенной. Большеглазой. Длинноногой. Не девчушка уже. Зашла, покачиваясь. Прошлась, покачиваясь. Села и продолжала качаться в кресле. А чего бы ей, маленькой, почитать? Не «пентхауз» ведь?

Можно, конечно, сказки травить. Про царевну-лягушку, про Ивана-царевича, про мальчика-с-пальчик, про мать-и-мачеху, про иван-да-марью, про чуду-юду, и еще что-нибудь русское, желательно — народное. Только скучно ведь.

— А давай я научу, чего ты не знаешь? — предложил Влад.

— Я все знаю, — улыбнулась девчушка. — И про член, и про Камасутру.

— Ты мне это брось! — сказал Влад. — Такое все знают.

— Да, наверное, — тихо ответила большеглазая. — Лет с двенадцати.

— То-то и оно, — сказал он. — А давай литературу читать? Запрещенную-то?

Не стал он ее сказочками тешить про иван-чай. Как встал во весь рост, да как загнул про апперцепцию — у девчушки от восторга глаза расширились. А он все Кантом трясет, цитатки из него вытрясает, а у малолетней аж слезы на глазах, от восторга, видимо.

Разобрались они с критикой чистого разума, другим занялись. Вот те время, вот пространство, а вот и Господь Бог, а вот и гносеология, мать ее. Слушала девчушка с открытым ртом и разинутыми глазами. В кайф пришелся Иммануил, даром что незаконно проданный.

— А теперь поклянись, — потребовал юноша.

— Я поклянусь!

— Небом и землей, — уточнил он.

— Небом и землей, — сладко повторила она.

— Мамкой и папкой…

— Мамкой и папкой…

— И всеми будущими любовниками!

— И ими тоже…

— Что никому не скажу, чем мы тут занимались.

— Разумеется, — просто сказала она.

Расстались они молодые, счастливые сполна и собой, и миром, одним словом, начитанные до маковки. Отсыпаться пошел Влад, но не судьба, наверное. Через два часа нагрянула соседская тетка.

— Ты чего, паскудник, наделал? — вопила она.

— Развлекал вашу дурочку, — объяснил он.

— Что? — орала она дурным голосом. — Как ты сказал?

— А как ее еще развлекать?

Женщина застонала. Глаз выкатила, зубом скрипела, а ногтем норовила царапнуть импортные обои.

— Картинки рисовать, музыку слушать, — плакала она. — А ты что сделал? Лежит она сейчас, встать не может, бредит про какую-то онтологию. Есть не хочет, пить не хочет, метафизику ей подавай. А я где возьму? Мы бабы простые, академиев ваших поганых не кончали.