«Расскажите мне о своей жизни» - [3]
Однако, как показала практика работы, собираемый материал лишь в редких случаях позволял достичь первую цель исследования из заявленных (проследить, как блокадный опыт вписывается в автобиографическую конструкцию информанта) — даже при использовании метода «нарративного интервью». Основная трудность состояла в том, что наши собеседники еще до начала интервью знали: интерес исследователей к истории их жизни обусловлен наличием в их опыте именно блокадного прошлого. Поэтому чаще всего в ходе рассказа актуализированным для них оказывался почти исключительно блокадный опыт. Сконцентрировавшись на рассказе о блокадном прошлом, информанты очень часто опускали рассказ о семье и детстве. Во многих случаях фаза «основного повествования» обрывалась с окончанием блокады или войны, что, как нам представляется, объяснялось желанием информантов соответствовать предполагаемым ожиданиям исследователей. Подобное интервью можно было расценивать скорее не как «полную историю жизни» (life-story), а лишь как «тематическую историю», рассказ о блокадной жизни. Стимулировать дальнейшее повествование в таком случае могли только вопросы интервьюеров. Подобная схема обычно «работала» даже при условии изначальной декларации интереса исследователя ко всему жизненному пути информанта. Однако у информанта все равно сохранялось убеждение, что основной мотив обращения исследователя к его биографии — блокадное прошлое. Поэтому мы можем делать вывод о том, что именно опыт блокады занимает центральное место в его автобиографической конструкции. Такое объяснение часто напрашивается, когда мы обращаемся к анализу структуры рассказа. Можно сказать, что значительная часть записанных интервью все же не являются нарративными биографическими интервью в точном смысле этого понятия, более соответствуя категории полуструктурированных биографических интервью. Иначе говоря, нарративными эти интервью являются только в части, касающейся блокадного опыта.
Поэтому новый проект Центра устной истории ЕУ СПб (2002–2003), предусматривавший работы по собиранию коллекции интервью с блокадниками, получил несколько иное название — «Блокада Ленинграда в индивидуальной и коллективной памяти жителей города». В этом проекте, учитывая полученный в ходе предыдущей работы опыт, мы перенесли акцент исследования с места блокадного опыта в биографических рассказах блокадников на те способы, с помощью которых люди, пережившие блокаду, репрезентируют свое блокадное прошлое. При этом мы сохранили в качестве одного из исследовательских вопросов проблему влияния официального дискурса и личного опыта на биографическую конструкцию свидетелей блокады.
Надо отметить также, что в некоторых случаях информанты отказывались самостоятельно вести повествование без вопросов интервьюера. В такой ситуации мы проводили полуструктурированное биографическое интервью с использованием путеводителя (см. Приложение 2). Объяснить отказ от свободного повествования иногда можно было стеснительностью информанта в необычной ситуации — в этом случае обычно информант постепенно привыкал к включенному диктофону и говорил более свободно. В других случаях информант сознательно выбирал коммуникативную стратегию. Тогда вопросы интервьюера служили для него своеобразной «точкой отталкивания», моментом, с которого он начинал высказывать свои возражения, оспаривая подчас не столько конкретный вопрос интервьюера, сколько тот дискурс, всю ту совокупность взглядов, мнений и соответствующих им образов и риторических стратегий, которые, с его точки зрения, заключал в себе данный вопрос. Использование такой стратегии оказалось наиболее характерным для информантов, обладающих «альтернативной памятью». В интервью со «вторым поколением» — детьми блокадников — использовалась методика лейтмотивного (тематического) интервью по разработанному путеводителю (см. Приложение 2).
Ситуация интервью
Обычно мы предлагали будущим информантам самим сделать выбор места, где будет проводиться интервью: оно могло проходить как у них дома, так и в офисе Центра устной истории ЕУ СПб. Чаще всего мы делали акцент на первом варианте, предполагая, что таким образом мы доставим нашим собеседникам как можно меньше хлопот, что они будут более уверенно чувствовать себя в знакомой обстановке, а также в случае необходимости смогут свободно воспользоваться документальными материалами, хранящимися в их домашнем архиве. Большинство информантов выбрали местом проведения интервью свой дом, тем более что некоторые из них не имели возможности выходить из дома по состоянию здоровья. Однако в ряде случаев информанты выбрали вариант проведения интервью в офисе Центра устной истории. Иногда этот выбор мотивировался отсутствием дома подходящих условий для спокойной записи интервью, иногда трудностью добраться до информанта, живущего в пригороде. Весьма вероятно, что некоторым из наших собеседников казалось более интересным дать интервью в «официальном» месте, расширив тем самым свое представление об организации, заинтересованной в сотрудничестве с ними. В подобных случаях мы не возражали против желания информанта самому приехать в наш офис. В нескольких исключительных случаях, когда мы имели дело с блокадниками, занятыми активной профессиональной или общественной деятельностью, испытывавшими трудности с выбором свободного времени для записи интервью, беседа проводилась по месту работы информантов.
