Расскажи живым - [64]

Под вечер в отряд приехали два всадника. Первый из них, отдав поводья, неторопливо идет к штабной землянке. Видно, бывал уже здесь. Высокого роста, мускулист, отчего обмундирование на нем в обтяжку, без единой складки. На его широкой груди немецкий автомат кажется игрушечным. Снял фуражку, обнажив высокий лоб, начинающую лысеть голову, вытер пот. Со мной рядом разведчик Ефремов, ему я только что выслушивал легкие. Здоровый малый, но простудился.

— Это Бобков, — отвечает он на мой вопрос. — Его бригада воюет давно. — В голосе — и уважение, и чуть скрытая зависть к славе соседей. — В бою он страшен. Бежит впереди и тут только одну команду и слышишь: «Бей! Бе-е-е-ей фаш-ши-стов!..» И еще крепче слова добавит. Да-а, от него не отстанешь...

Комбрига вижу впервые, но о его бригаде «Советская Белоруссия» и о нем самом уже приходилось слышать, слава о них громкая.

* * *

Прошло несколько тревожных дней. При утренних построениях отряда командование напоминает, что немцы могут попытаться блокировать места дислокации партизан, поэтому о боеготовности все должны помнить.

Кто не был в Беловежской пуще, тому кажется, что в таком густом и большом лесу — лучшее место для партизан. Однако это далеко не так. Каждый квартал пущи имеет свой номер, его точные координаты занесены на карту. Наличие широких просек позволяет войти в лес с артиллерией и легкими танками и, если у немцев хватит еще и живой силы, они смогут заблокировать каждый квартал.

Пока относительно спокойно. Вернулась группа с задания, один из ребят — Волков едва доплелся до лагеря. Температура высокая, сильная головная боль. Признаков простуды нет, в легких благополучно. Не тиф ли? Оставляю его у себя, в землянке — в шалаш, к товарищам, ему нельзя. Сразу же договариваемся с Асей, что нужно всем остальным из группы Волкова измерить температуру, постричь их, помыть. Баня у нас есть.

К утру температура у больного понизилась, он поел, потом скупыми фразами рассказывает, что ходили они далеко, к Бельску.

— Подрывать поезда стало труднее, немцы хитрее стали. Мины нажимного действия уже не годятся. Раньше поставишь такую мину под рельсы и уходи: паровоз наедет, взрыв обеспечен. Сейчас впереди паровоза катится платформа с каким-нибудь балластом, песком, например, и если путь заминирован, то под откос валится платформа, а паровоз и вагоны остаются в целости,

В минах ничего не смыслю, но видел, как немцы пытаются уберечь эшелон от крушения с помощью такой вот платформы.

— Приспособились минировать «на удочку»: нужно поставить мину, а от нее в кусты или в отрытый и замаскированный окоп протянуть шнур или проволоку, точно рассчитать, когда рвануть чеку. Да при этом наблюдать: далеко ли охрана, А ее понатыкали сейчас везде, у самых важных участков дороги построили дзоты. По словам хуторян, охрану несут мадьяры.

— Венгры, — уточняю я.

— Ну, это без разницы. На фронте им не доверяют, в тылу используют. Да... На этот раз, все получилось как надо. Отбежали в лес, потом еще несколько часов прошло, а вагоны все горели.

Слушая его, вспоминаю, как мы, на пятый день побега, около Бельска видели и медленно идущий состав, и впереди него платформу с песком. Даже днем немцы боятся партизан. Помню нашу мечту о встрече с партизанами, нашу тоскливую неуверенность: сбудется ли это?

— А когда пошли на задание? — спрашиваю.

— Две недели тому.

— А заходили около Бельска в деревню, или на хутор?

— В одну деревушку зашли, в хате поспали немного.

«Вот тогда ты и заразился, — подумал я, — две недели — это и есть инкубационный период при тифе».

Самые активные люди отряда — разведчики. Они лучше вооружены, лучше одеты, здоровые, как на подбор, ребята. Ведут тебя независимо. Да и есть от чего: им дают самые ответственные поручения, а чтоб когда не выполнить — такого у них не бывает. Отсюда и уверенность, и лихость, а порой, и грубость. Вот один из них при всех что-то сказал девушке из хозвзвода и она, заплакав, побежала от костра.

Сейчас все разведчики в отряде. Вообще, в последние дни никого на задания не посылают. Командир и комиссар выезжают в соседние отряды, к нам являются командиры других отрядов. Среди партизан поговаривают о переходе на новую базу. От штабных дел я далек, но очевидно, что все согласовывается — и на месте, между отрядами и бригадами, с уполномоченными подпольных райкома и обкома партии, и с Центральным штабом партизанского движения. Рация работает чаще, чем прежде, то и дело слышен мягкий шум динамо.

Меня вооружили, дали трофейный парабеллум, одновременно принесли и полушубок — не новый, но вполне добротный. Пистолет увесист, вороненая сталь блестит, на ручке выгравировано по-латыни: «Para bellum», что означает: «Готовься к войне». Выбрав время, иду в лес, чтобы проверить, как он стреляет. Вместо мишени поставил на сук самодельный блокнот из тетради. Попал, хотя и не в центр.

Погода изо дня в день одна и та же. Ночью прохладно, к рассвету туман, роса, кое-где иней, а днем тепло, безветренно, все рады солнцу, от него не хочется, как прежде, уйти в тень, словом, бабье лето. Комаров совсем не стало, в сентябре их уж, наверно, не бывает. Позавчера у Волкова спала температура, — сразу, в один день. Слаб, исхудал, но ест хорошо, через несколько дней разрешу ходить.