Рассказ смотрителя - [3]

Могут ли священники излечить это? Вот почему все превратилось в соль в вечную соль. Я ощущаю этот вкус во всем.

Он сводит меня с ума, о, господи! Эта жажда! Я не переставая пью виски, хотя оно тоже соленое. Солонее крови чаек. Я знаю этот вкус.

Пришел корабль и подобрал меня. Они не догадались, что я людоед, иначе бы не взяли меня на борт. Я ничего не сказал им, потому что я Иона, и он разбил и этот корабль. Иона не может утонуть, и я не пошел ко дну и на этот раз. Еще один погибший во моей вине корабль. Я же выплыл.

Но чайки вокруг меня и здесь. Мертвые моряки, требующие своего товарища. А его душа хрустела у меня между зубами. Неудивительно, что она была солевой, но это виски даже соленей. Оно ненавистно мне, но я не могу остановиться и все лью его.

Вот, я исповедался. Это все».

До сих пор почерк, несомненно, был Хортэра; но перевернув следующую страницу, я увидел, что он необычайно изменился, и что все страницы измазаны грязью и кровью. На фоне крови и грязи четко выделились отпечатки измазанных пальцев.

«Эти чайки подходят все ближе и ближе, как в тот день на острове, когда они собрались вокруг меня и я убил душу Аллана. Наверное, они тоже голодны. Я найду им что-нибудь поесть. Но все слишком соленое. Это им не понравится и они обезумеют от жажды. Если только они не любят соль. Вы не любите соль, чайки? Ответьте мне, дьяволы. Я уверен, что нет. Я не могу понять, что они говорят. Лишь зовут и ходят вокруг, задевая меня своими огромными крыльями. Но они не говорят по-английски, и их поэтому невозможно понять».

«Они у меня в комнате. Десять или больше. Как заполняют они ее своими пронзительными криками. Их огромные крылья похожи на вращающиеся колеса. Закрыть окна. Запереть на засовы. Теперь я исповедуюсь чайкам. Почему они не могут помолчать и послушать спокойно то, что я говорю?»

«Повсюду, повсюду они, и комната слишком мала, чтобы вместить их. Это все колеса, и они раздавят меня. Они подходят так близко, и их крылья так широки. Колеса и крылья, крылья и колеса. Хлоп — и догорает свеча. Но еще не темно. Огонь в камине бушует сегодня вечером адским пламенем.

Я уверен, что они знают, что я съел его, и они говорят мне, чтобы я искупил вину. Смотрите, чайки. Вот то, что я сделал. Все в этой тетради. Мое искупление, моя исповедь. Все записано здесь. Но какой смысл, если они не умеют читать? Они не знают английского. Какой язык они знают? Слова! Слова! Слова! Слова для них ничего не значат. Искупление — это больше, чем слова. Это то, что ты делаешь, а не то, что говоришь. Ты не можешь искупить вину до того, как дело сделано, а потом уже слишком поздно. Вот в чем дело. Слишком поздно. Все стало соленым. Я ничего больше не могу сделать.

Они хотят есть, Я тогда тоже хотел. Искупление! Они хотят душу, которую я съел. Душу Аллана, и они знают, где она. Они пришли за ней. Я должен сам вернуть ее. Они пришли за ней. Я должен сам вернуть ее. Они не возьмут ее. Соленая кровь — вот чего они хотят. Жизнь за жизнь. Душа за душу. Пищу за пищу.

Где нож? Отрезать это. Отрезать к черту. Боже мой, как больно! Вот чайка пожирает это. Тебе понравилось, а? Вот они все подходят ко мне. Какой шум! Какая куча. И вот куча ножей. Режьте, ножи. Вот так. Я отрезал еще кусок. Он отлично сошел с бедра. Я должен отрезать еще.

Эти ножи не режут. Такие тупые. Вот они превращаются в клювы. Это клюв или нож? Вот еще один и еще. Сотни их набрасываются на меня, клювы без птиц. Они царапают меня, кусают, рвут на части. Это Аллан. Когда я его съел, я оставил клюв, и в конце я вновь встретил его. Он здесь. Он добрался до меня, рвет, рвет меня и, о, господи! Это ад! Пытка! Аллан!..»

Потом была только кровь.