Рассказ дочери - [5]

Однажды, когда мать отходит подальше, я залезаю на эту ветвь и в восторге усаживаюсь на нее. Не знаю, как долго я там просидела, зато отчетливо помню, как отцовская рука свирепо хватает меня сзади за волосы и швыряет на землю, чуть не вышибая из меня дух. Я не слышала, как он подкрался. С той самых поры я лишь издали любуюсь этим деревом счастья.

В любом случае, свободного времени у меня не так-то много. Мои дни до предела заполнены уроками, музыкой, моей долей работы по дому и прислуживанием отцу. Порой мне удается пробраться в большую комнату, из окна которой видно улицу. Там я могу пару минут понаблюдать за прохожими.

Я стараюсь заходить туда по утрам, около восьми, до уроков с матерью. В это время рабочие идут на фабрику «Катлэн», расположенную по соседству с нашей усадьбой, только с другой стороны. Они быстрым шагом проходят мимо дома, неся с собой обед в корзинках.

Время от времени мне удается увидеть их и по вечерам, около шести. Они выглядят усталыми, но я вижу, что они счастливы. Порой я замечаю, как на полпути кого-нибудь из них встречает женщина или ребенок бежит навстречу, чтобы поздороваться. Я всматриваюсь в эти лица. По вечерам, лежа в постели, я представляю себя взрослой женщиной, женой рабочего с фабрики, который уходит по утрам на работу, неся в корзинке приготовленную мной еду.

По утрам я вижу и детей, идущих в школу группками или парами. Мне это кажется чем-то сверхъестественным – то, что они ходят в школу. Я мечтаю об этом, но моя «школа» находится на втором этаже. Я собираюсь со всем своим мужеством и обращаюсь к матери: предлагаю разрешить мне выходить из калитки на задах усадьбы, словно я тоже иду в школу, а потом возвращаться вдоль забора к передней двери. Мать выслушивает меня без единого слова.

Чуть позже меня вызывают в столовую. Мои родители серьезны – как обычно. Отец начинает рассказывать мне о знаменитом американском летчике Чарльзе Линдберге, с которым он был знаком в молодости. Это один из немногих ныне живущих людей, которых отец уважает. У них много общего. Начать хоть с того, что они оба родились в 1902 году. Как и Линдберг, мой отец был авиатором, и, так же как он, отец – высокопоставленный масон. У Чарльза Линдберга был крошка-сын, которого похитили и убили. Это было «преступление века», и оно произвело огромное впечатление на моего отца.

По утрам я вижу и детей, идущих в школу группками или парами. Мне это кажется чем-то сверхъестественным – то, что они ходят в школу.

Поняла ли я из его объяснений, что это было давно, еще до войны? Как бы там ни было, серьезная мрачность его тона создает у меня такое впечатление, что эта трагедия случилась буквально только что. Мое сердце разрывается от сочувствия к этому бедному Чарльзу Линдбергу.

Тут подает голос мать:

– Сына супругов Пежо тоже похитили, – говорит она.

Я не знаю, когда именно это случилось, но мне представляется, что тоже совсем недавно. К счастью, ребенка спасли, но, тем не менее, ему угрожала ужасная опасность. У моего отца были дружеские связи и с Пежо, потому что он долгое время владел крупнейшей дилерской конторой «Пежо» в Лилле.

– Ты тоже в опасности, – говорит он, пристально глядя на меня. – Люди попытаются похитить тебя. Вот почему ты не должна выходить наружу. Всего одна машина – как тот черный «Пежо-403», в который затащили маленького Эрика Пежо, – проедет мимо тебя, и ты исчезнешь вместе со своими похитителями.

Отец напоминает о еще одной мере безопасности, которая мне уже хорошо известна: ни в коем случае нельзя включать свет, когда подняты жалюзи. Это сделает нас легкими мишенями для потенциального снайпера, прячущегося по другую сторону дороги. Вначале нужно опустить жалюзи, и только тогда можно зажечь лампу.

Ты тоже в опасности. Люди попытаются похитить тебя. Вот почему ты не должна выходить наружу.

Мне дают понять, что в настоящее время идет «волна похищений детей». После малыша Линдберга и сына Пежо я – третья в списке.

Должно быть, вид у меня очень напуганный, и отец снисходит до того, чтобы утешить меня. Он говорит, что мне повезло: у меня есть шрамы, которыми «отмечены обе стороны моего тела», так что я не рискую стать жертвой «торговли белыми рабынями». И эти шрамы, безусловно, помогут отцу узнать меня в любых обстоятельствах. Моя вера в него ни в коем случае не должна поколебаться.

Моя мать подтверждает:

– Мсье Дидье способен сделать и увидеть все, что угодно.

Даже не знаю, утешает это меня или приводит в ужас.

Отец вновь повторяет, что все, что он делает, он делает ради меня. Что он посвящает мне всю свою жизнь, чтобы обучать, формировать, лепить из меня то высшее существо, которым мне суждено стать. Он говорит, что любил меня уже тогда, когда я еще не родилась. Он всегда хотел иметь дочь, которую назовет Мод. Мод – как жена сподвижника Робина Гуда, Уилла Скарлетта. Выдающаяся женщина, воин, амазонка, верная своей любви до самой смерти.

Отец говорит, что мечтал обо мне, когда был совсем молодым. И как только смог, сделал все, что необходимо, чтобы я появилась на свет. Это было долгое предприятие. Вначале ему нужно было найти женщину, которая меня родит. Он нашел мою мать, которой было всего пять или шесть лет, когда он ее выбрал. Она была младшей дочерью одного шахтера с севера, а отец был тогда уже богатым человеком, так что ему без труда удалось убедить родителей доверить ему дочь. Отец не позволял ей встречаться с семьей, чтобы уберечь от внешних влияний. Он сердцем и душой взялся за ее воспитание и дал ей наилучшее возможное образование, а когда пришло время, она родила меня.