Расшифрованный Пастернак. Тайны великого романа «Доктор Живаго» - [43]

17 июня с.г. Чрезвычайный Военно-Революционный Трибунал расстрелял в Харькове семь повстанцев: Михалева-Павленкова, Бурбыгу, Олейника, Коробко, Костина, Полунина, Добролюбова и затем Озерова.

25 сентября с.г. революционные повстанцы отомстили за их смерть Московскому комитету большевиков.

Смерть за смерть! Первый акт совершен, за ним последуют сотни других актов, если палачи революции своевременно сами не разбегутся.

Всероссийский Повстанческий Комитет требует от советской власти немедленного освобождения всех арестованных крестьян, рабочих, анархистов и прочих революционеров, за невыполнение чего оставляет за собой свободу действий. Динамиту и бомб хватит. Дух Бакунина еще живет в нас, на подвиги Равашоля еще способны наши бойцы! Нашей мести за растерзанный и распятый народ не будет конца. Все в наши ряды!

Разжиревшие комиссары бегут со всех фронтов в глубокий тыл, забирая с собой все ценности и оставляя на произвол рабочих и крестьян.

Наш долг организовать оборону революции.

Да здравствует революционное повстанчество!

Долой палачей революции!

Да здравствует третья социальная революция!»

Как справедливо указал Игорь Смирнов, Пастернак вполне мог прочесть эту листовку в первом томе «Красной книги ВЧК», появившемся в 1920 году. Да и другие издания анархистской литературы в 20-е годы были доступны поэту.

Интересно, что, как подметил Игорь Смирнов, в романе Алексея Толстого «Восемнадцатый год» упомянут «никогда в жизни не чесавший бороды и волос, могучий теоретик и столп анархии – «матери порядка» – Волин». Этими портретными чертами наделен у Пастернака Вдовиченко, также названный «столпом анархизма»: «Не зная ни минуты покоя, вставал с полу и садился на пол, расхаживал и останавливался посреди сарая столп русского анархизма Вдовиченко – Черное знамя, толстяк и великан с крупной головой, крупным ртом и львиною гривой, из офицеров чуть ли не последней Русско-турецкой войны и, во всяком случае, – Русско-японской, вечно поглощенный своими бреднями мечтатель.

По причине беспредельного добродушия и исполинского роста, который мешал ему замечать явления неравного и меньшего размера, он без достаточного внимания относился к происходившему и, понимая все превратно, принимал противные мнения за свои собственные и со всеми соглашался».

Волину в 1918 году было только 36 лет, но, по свидетельству всех знавших его, он выглядел гораздо старше своего возраста.

Фамилию «Вдовиченко» носил один из действительных лидеров анархизма в России. Анархист Петр Аршинов в своей «Истории махновского движения», изданной в 1923 году в Берлине, рассказывает об одном из соратников Махно Вдовиченко, командире Азовской группы: «В это же время наш лучший товарищ и революционер Вдовиченко в одном бою был ранен, вследствие чего его с некоторой частью пришлось отправить в район Новоспасовки для излечения. Там он был выслежен одним большевистским карательным отрядом и при отстреле он и Матросенко застрелились. При этом Матросенко совсем, а у Вдовиченко пуля осталась в голове ниже мозга. И когда коммунисты взяли его и узнали, что он есть Вдовиченко, дали ему скорую помощь и таким образом на время спасли от смерти. Вскорости после этого я имел от него сведения. Он лежал в Александровске в больнице и просил забрать его как-либо оттуда. Его страшно мучили, предлагая отречься от махновщины через подпись какой-то бумаги отречения. Он с презрением все это отверг, несмотря на то, что в это время еле-еле мог говорить, и поэтому был накануне расстрела, но расстреляли его или нет, мне не удалось выяснить». Этот эпизод дословно заимствован Волиным из книги другого (сам Аршинов вернулся из эмиграции в СССР и был расстрелян в 1938 году).

Таким образом, «недозастрелившийся» Вдовиченко был только «накануне расстрела» (хотя в дальнейшем большевики его все-таки прикончили). Пастернак же смоделировал его расстрел, а самоубийство передал Антипову-Стрельникову.

Во многом совпадает и биография романного и реального Вдовиченко. Трофим Яковлевич Вдовиченко, крестьянин с начальным образованием, был героем войны, только не Русско-японской, а Первой мировой, полным георгиевским кавалером, заслужившим первый офицерский чин – прапорщик. И в 1921 году его действительно расстреляли, но неизвестно, знал ли это наверняка Пастернак. И настоящий Вдовиченко был гораздо моложе героя романа – в момент гибели ему исполнилось только 32 года. Пастернак же состарил своего Вдовиченко и поэтому отнес его геройство ко временам 1904–1905 годов.

Не исключено, что предсмертное обращение Вдовиченко к Ружаницкому по имени «Бонифаций» – единственное в романе заставляет вспомнить мученическую смерть св. Бонифация, крестившего германцев и убитого язычниками в 755 году. Игорь Смирнов обратил внимание, что площадка, на которой расстреливают анархистов, напоминает языческое капище: «Всю ее по краю запирали отвесные, ребром стоявшие гранитные глыбы. Они были похожи на плоские отесанные плиты доисторических дольменов. Когда Юрий Андреевич в первый раз попал на эту площадку, он готов был поклясться, что это место с камнями совсем не природного происхождения, а носит следы рук человеческих. Здесь могло быть в древности какое-нибудь языческое капище неизвестных идолопоклонников, место их священнодействий и жертвоприношений.