Расшифрованный Пастернак. Тайны великого романа «Доктор Живаго» - [27]

Оценка Фадеева Пастернаком оказалась верной. Александр Александрович отнюдь не со зла творил все те подлости, которые должен был творить по должности, и всю жизнь мучился содеянным. И покарал себя самым жестоким образом, заодно сказав перед смертью партийным вождям всю ту правду, которую боялся сказать при жизни. А многие слова фадеевского письма Пастернак мог проецировать и на свою судьбу, и на судьбу литературы. Например, о том, что советская литература «унижена, затравлена, загублена», что наследники Сталина – форменные невежды. Хотя и не мог предположить, что новый боевой клич: «Ату ее» будет напрямую связан с «Доктором Живаго». Зато хорошо понимал, что сменивший Фадеева Алексей Сурков куда мельче и завистливее.

На смерть Фадеева Пастернак написал стихотворение «Культ личности»:

Культ личности забрызган грязью,

Но на сороковом году

Культ зла и культ однообразья

Еще по-прежнему в ходу

(Вариант первой строфы:

Культ личности лишен величья,

Но в силе – культ трескучих фраз,

И культ мещанства и безличья,

Быть может, вырос во сто раз.)

И каждый день приносит тупо,

Так что и вправду невтерпеж,

Фотографические группы

Одних свиноподобных рож.

И культ злоречья и мещанства

Еще по-прежнему в чести,

Так что стреляются от пьянства,

Не в силах этого снести.

Борис Леонидович прекрасно видел, что разоблачение Хрущевым культа личности Сталина на XX съезде было мерой половинчатой, не способной изменить основы партийного контроля над обществом и культурой (к этому Никита Сергеевич и не стремился). И к руководству пришли настоящие персонажи «Фермы животных», начисто лишенные революционной харизмы предшественников. На смену величественной жестокости пришла тупая, тусклая серость. На этом фоне фигура почившего генералиссимуса высвечивалась особенно ярко.

Как раз в 56-м, после XX съезда партии, Пастернак завершил свой роман. И прототипом одного из его героев, Евграфа Живаго, сводного брата Юрия, стал сам Сталин. Первой на эту связь указала литературовед и критик Наталья Иванова. Она пишет: «Однако есть в романе образ, таинственно связанный с главным героем, с его судьбой. Странный человек появляется в самые трудные, роковые моменты жизни и смерти. Или – между жизнью и смертью (тяжелая болезнь). Избавитель и благодетель. Это – сводный брат Юрия Живаго Евграф».

Евграф, брат Юрия Живаго, играет в романе ту же роль, что и Пугачев в «Капитанской дочке». Он, по словам Игоря Смирнова, «сказочный помощник из мира революции». После знаменитой сцены расчистки пути Юрий Живаго вспоминает пушкинского героя: «Расчистка пути заняла трое суток. Все Живаго, до Нюши включительно, приняли в ней деятельное участие. Это было лучшее время их поездки.

В местности было что-то замкнутое, недосказанное. От нее веяло пугачевщиной в преломлении Пушкина, азиатчиной аксаковских описаний.

Таинственность уголка довершали разрушения и скрытность немногих оставшихся жителей, которые были запуганы, избегали пассажиров с поезда и не сообщались друг с другом из боязни доносов.

На работы водили по категориям, не все роды публики одновременно. Территорию работ оцепляли охраной.

Линию расчищали со всех концов сразу, отдельными в разных местах расставленными бригадами. Между освобождаемыми участками до самого конца оставались горы нетронутого снега, отгораживавшие соседние группы друг от друга. Эти горы убрали только в последнюю минуту, по завершении расчистки на всем требующемся протяжении».

После визита Евграфа в Варыкино Юрий Живаго посещает местную библиотеку: «Перед ним лежали журналы по местной земской статистике и несколько работ по этнографии края. Он попробовал затребовать еще два труда по истории Пугачева, но библиотекарша в шелковой кофте шепотом через прижатый к губам платок заметила ему, что так много книг не выдают сразу в одни руки и что для получения интересующих его исследований он должен вернуть часть взятых справочников и журналов». В памяти Юрия Евграф ассоциируется с Пугачевым.

Сводный брат – чрезвычайно влиятелен, а причины его могущества и конкретный род занятий загадочны. Живаго встречается с ним в дни октябрьского переворота: «Он прогостил около двух недель, часто отлучаясь в Юрятин, и вдруг исчез, как сквозь землю провалился. За это время я успел отметить, что он еще влиятельнее Самдевятова, а дела и связи его еще менее объяснимы. Откуда он сам? Откуда его могущество?

Чем он занимается? Перед исчезновением обещал облегчить нам ведение хозяйства, так, чтобы у Тони освобождалось время для воспитания Шуры, а у меня – для занятий медициной и литературой. Полюбопытствовали, что он для этого собирается сделать. Опять отмалчиванье и улыбки. Но он не обманул.

Имеются признаки, что условия жизни у нас действительно переменятся.

Удивительное дело! Это мой сводный брат. Он носит одну со мною фамилию. А знаю я его, собственно говоря, меньше всех».

В тифозном бреду Юрию Живаго брат Евграф предстает новым демоном: «У него был бред две недели с перерывами. Ему грезилось, что на его письменный стол Тоня поставила две Садовые, слева Садовую-Каретную, а справа Садовую-Триумфальную и придвинула близко к ним его настольную лампу, жаркую, вникающую, оранжевую. На улицах стало светло. Можно работать. И вот он пишет.