Расшифрованная «Белая Гвардия». Тайны Булгакова - [2]

Отметим, что «Белая гвардия» – это единственный роман Булгакова, где обильно используется разговорный язык, представляющий собой смесь русского и украинского просторечия, характерную для Киева. Для создания комического эффекта она перебивается еще и литературно правильным разговором образованной публики: «Петлюра только что проследовал во дворец на банкет…» – Не брешить, никаких банкетов не буде» (в последней фразе отметим соседство русского «никаких» с украинским «не буде»).

Булгаков, несомненно, симпатизировал белым, и, наоборот, не питал никакого сочувствия к революционерам, к которым относил как большевиков, так и сторонников независимой Украины. Однако в своем первом и самом любимом романе, запечатлевшем перипетии Гражданской войны в Киеве на рубеже 1918–1919 годов, писатель смог «стать бесстрастно над красными и белыми» и дать «изображение интеллигентско-дворянской семьи, волею непреложной исторической судьбы брошенной в годы Гражданской войны в лагерь белой гвардии, в традициях «Войны и мира», как он подчеркивал в своем письме Правительству от 28 марта 1930 года. Здесь же он заявил, что «такое изображение вполне естественно для писателя, кровно связанного с интеллигенцией».

Позиция Булгакова в «Белой гвардии» близка к философии ненасилия (непротивления злу насилием), развитой Л.Н. Толстым в основном уже после «Войны и мира» (в романе эту философию выражает только Платон Каратаев). Но булгаковская позиция здесь не вполне тождественна толстовской. Алексей Турбин понимает неизбежность и необходимость насилия, однако сам на насилие оказывается неспособен. В окончании романа, которое так и не было опубликовано в журнале «Россия», он, наблюдая бесчинства петлюровцев, обращается к небу:

«– Господи, если ты существуешь, сделай так, чтобы большевики сию минуту появились в Слободке. Сию минуту. Я монархист по своим убеждениям. Но в данный момент тут требуются большевики… Ах, мерзавцы! Ну и мерзавцы! Господи, дай так, чтобы большевики сейчас же, вон оттуда, из черной тьмы за Слободкой, обрушились на мост.

Турбин сладострастно зашипел, представив себе матросов в черных бушлатах. Они влетают, как ураган, а больничные халаты бегут врассыпную. Остается пан куренный и эта гнусная обезьяна в алой шапке – полковник Мащенко. Оба они, конечно, падают на колени.

– Змилуйтесь, добродию, – вопят они.

Но тут доктор Турбин выступает вперед и говорит:

– Нет, товарищи, нет. Я – монар… Нет, это лишнее… А так я против смертной казни. Да, против. Карла Маркса я, признаться, не читал и даже не совсем понимаю, причем он здесь, в этой кутерьме, но этих двух надо убить как бешеных собак. Это – негодяи. Гнусные погромщики и грабители.

– А-а… так… – зловеще отвечают матросы.

– Д-да, т-товарищи. Я сам застрелю их. – В руках у доктора матросский револьвер. Он целится. В голову. Одному. В голову. Другому».

Булгаковский интеллигент убить способен только в воображении и в жизни предпочитает передоверить эту неприятную обязанность матросам. И даже протестующий крик Турбина: «За что же вы его бьете?!» – заглушается шумом толпы на мосту, что, кстати, спасает доктора от расправы. В условиях всеобщего насилия интеллигенция лишена возможности возвысить свой голос против убийств, как лишена возможности сделать это и позднее, в условиях установившегося к моменту создания романа коммунистического режима.

Хотя город Киев, насчитывавший в ту пору более 400 тысяч жителей, в булгаковском романе ни разу не назван по имени, а фигурирует просто как Город, но его топография дана вполне отчетливо, а автобиографические персонажи – семейство Турбиных – представлены очень узнаваемо. Вместе с тем, и это давно уже не секрет для исследователей булгаковского творчества, и Город в романе – это не вполне Киев, и семейство Турбиных – это не вполне семейство Булгаковых. Писатель сознательно стремился к широким художественным обобщениям, и Город у него – это олицетворение всех крупных городов бывшей Российской империи, оказавшихся в революционном водовороте. А Турбины – это простая русская интеллигентная семья, переживающая трагедию революции. Не случайно Булгаков в упомянутом письме Правительству прямо выражал «глубокий скептицизм в отношении революционного процесса, происходящего в моей отсталой стране, и противупоставление ему излюбленной и Великой Эволюции, а самое главное – изображение страшных черт моего народа, тех черт, которые задолго до революции вызывали глубочайшие страдания моего учителя М.Е. Салтыкова-Щедрина». Семью Турбиных пытается мобилизовать каждая из сторон гражданской войны, но она всячески пытается сохранить «за кремовыми шторами» прежний уют и стабильность своего существования, все более убеждаясь в том, что все стороны гражданской войны стоят друг друга.

В своей книге я попытаюсь рассказать о некоторых загадках, связанных с романом, о прототипах некоторых главных и второстепенных персонажей романа, об исторических событиях, которые отразились на страницах «Белой гвардии». Начнем же мы с рассказа о судьбе писателя в бурные 1918–1920 годы, чтобы читателям стало яснее, как историческая реальность соотносится с художественной реальностью применительно к самому Михаилу Булгакову.