Расщелина - [33]

* * *

События этого лета заставляют меня возобновить комментарии.

Хочу предпослать тому, что я хочу сказать, маленькое напоминание. Спартанцы отнимали мальчиков у матерей в семь лет.

Однажды летом я, забрав Тита, отправился в поместье, не ожидая увидеться с Юлией и Лидией до ранней осени. Но Юлия прислала гонца с сообщением, что ее пригласили на свадьбу в соседнее имение и что она посетит нас. Жених Децимус долгое время был любовником Юлии. Партию он себе устроил просто блестящую: невеста происходила из семьи богатой и знатной. Децимус выслал за Юлией повозку, и однажды к вечеру мы увидели эту повозку, обвитую лентами и гирляндами. Возница доставил Юлию и Лидию. Обе они вышли, и я направился поприветствовать жену и дочь. Тит тоже заметил их прибытие и выбежал во двор, но вдруг резко остановился и нахмурился. Конечно, в глаза ему светило солнце, но хмурился Тит не из-за этого. Юлия и Лидия выглядели великолепно, прекрасно дополняя друг друга. На Юлии платье было розовое, на Лидии — нежного розовато-лилового оттенка. Юлия сама придумала наряд для дочери. Прекрасно, да просто великолепно смотрелись они, каждая по отдельности и обе вместе. Юлия заметила симпатичного парня, глазевшего на нее, но не сразу узнала сына, которого не видела около года, если не больше. Первым побуждением ее было улыбнуться, пококетничать с Титом. Однако увидев его реакцию, позу, она тут же осеклась. Нахмуренный Тит полуотвернулся, спрятал руки за спину, он сделал движение в сторону, желая удалиться.

Сестра его улыбалась, стоя рядом с матерью.

— Глянь-ка на меня. Нет, ты только глянь! Не узнал?

Брат и сестра раньше всегда дружили, но затем Лидия как будто вступила в некое древнее сообщество, приобрела сексуальный опыт и вообразила себя знатоком мужского пола и всей жизни. В улыбке ее не было и намека на прошлые дружеские чувства. Улыбка означала, что она теперь взрослая и все вокруг должны признать это. Есть ли на свете пропасть шире, чем между тринадцатилетним братом и пятнадцатилетней сестрой, уже потерявшей девственность? По лицу Тита можно было понять, что улыбки матери и сестры для него хуже отравленных стрел. Он как будто окаменел.

Юлия тоже замерла. Этот симпатичный парень — ее сын. И она не знала, как себя с ним вести. Наконец она шагнула к нему, подняла руку и взъерошила ему волосы. На ее холеной руке сверкнули перстни моей матери и моей покойной жены. Тит отпрянул на шаг, гневно — обвиняюще? — сверкнул глазами. Как минимум, сын отвергал ее глупый жест. Мне показалось, что я ее ощущения понял. Так же я и сам раскаивался когда-то. Перед Юлией стоял ее сын, которого она упустила по собственной небрежности, которого она совсем не знала. Она, разумеется, в этом не призналась, но я увидел в глазах жены сожаление и раскаяние. И слезы. Тем временем лошадь, впряженная в повозку, беспокойно топталась и мотала головой. Я махнул рукой вознице, чтобы тот отпустил слишком туго натянутые вожжи, и увидел, что Юлия тоже заметила стесненность лошади, и на нее это, похоже, тоже подействовало. Она ощущала стыд, раскаяние, красивая женщина, застывшая на солнцепеке. Раб держал над ней зонтик, но удобно выбрать место из-за повозки не смог, и солнце задевало щеку Юлии.

Я всегда утверждал, что у моей молодой супруги добрая душа, что она хорошая женщина.

Понимаю, что ее теперешние друзья подняли бы меня на смех, напомнили бы, как она вопит и прыгает на гладиаторских боях, требуя больше крови, наслаждаясь предсмертными судорогами животных, агонией гладиаторов. Но в тот вечер я видел ее искреннее сочувствие лошади, которой из-за нее было неудобно стоять.

И Юлия вдруг показалась мне столь ранимой, беспомощной, что я невольно сделал то, что собирался сделать наедине.

Я полагал, что ей вообще не следовало бы присутствовать на той свадьбе, особенно учитывая, что новобрачный прислал за ней столь изящную повозку. Конечно же, Юлия затмит всех женщин на предстоящем торжестве. Я шагнул к ней, обнял ее обеими руками и прошептал в ухо, едва высовывающееся из-под какого-то монструозного продукта искусства римских парикмахеров:

— Будь осторожнее, моя маленькая куропатка.

Лидия услышала эти слова. Не думаю, что наши дети хоть раз видели проявления нежности между родителями. Юлия, бдительно оберегая прическу, несколько размякла в моих объятиях (должен заметить, скорее как дочь, чем как жена) и прошептала в ответ:

— Спасибо, дорогой, спасибо.

Глаза Лидии вдруг сверкнули ревностью, древним чувством, ревностью к матери. Она даже невольно вытянула руку, чтобы оттолкнуть мать от меня, но тут же опустила ее. Глядел на нас и Тит. Если бы мы остались наедине, я продолжил бы таким образом: «Общеизвестно, Юлия, что новая жена всегда мстит своей предшественнице и часто даже пытается ее убить». Но я видел, что Юлия и так призадумалась. Она высвободилась из моих объятий, расправила локоны.

(Замечу мимоходом, что молодая жена Децимуса, Лавония, умерла в родах следующей весной.)

По розовым щекам Юлии покатились слезы, она вернулась в повозку, а Лидия, чувствуя, что еще не полностью себя проявила, подошла, чтобы обнять меня. Это объятие вовсе не было лицемерным, мы всегда с ней дружили, с моей крошкой Лидией. Но крошки Лидии уже не было на свете. Объятия мне раскрыла молодая, красивая женщина, на мгновение вспомнившая, что была когда-то ребенком. После этого, ощущая себя уже намного повзрослевшей, как бы уже подростком, она направилась к брату, глядя на него дружески, без всякого кокетства или притворства. Но Тит отвернулся. Оскорбленная Лидия вскинула голову и готова была вспылить, однако справилась с собой и тоже нырнула в повозку, повлекшую двух женщин к соседскому поместью. Расстояние до него не слишком велико, и, по-моему, его приятней покрыть пешком, не отбивая бока на ухабах.