Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна - [8]

), – она поймет и пожалеет». В этом письме Распутин сообщал, что «слезы каплют», «душа стонет» и т. п.⁴⁰

Характерно, что, когда в ответ на свою бесцеремонность и наглость он встречал резкий отпор, Григорий мгновенно менялся и тут же пасовал, обнажая глубочайшую растерянность и по-женски беспомощный страх. Когда одна царицынская купчиха, которую Распутин имел неосторожность без предупреждения поцеловать, «подняла свою большую, сильную руку и со всего размаха ударила „старца“ по лицу», Григорий «опешил… побежал в переднюю», а затем и на улицу, где дожидался долгое время Илиодора, не решаясь вернуться к чаю. „Вот стерва-то, – жаловался он потом, – как она меня шарахнула“»⁴¹. В другой раз, услышав от изруганной им знакомой, что он «гадина и падаль», Распутин запустил в обидчицу тяжелым дубовым креслом, однако, увидев в ее руке пистолет, тут же завопил жалобно: «Ой! Ой! Ой! Не убей! Не согреши, подумай, вспомни. Дочку вспомни, малую свою вспомни! Пропадешь, сироту оставишь, мужа погубишь! Оставь, оставь! Спрячь! Не пугай!» Голос Распутина становился все более отрывистым и высоким, пока наконец подвергшаяся нападению женщина, к удивлению своему, не обнаружила «старца» забившимся под стол и закрывающим лицо и голову «своими пятернями»⁴².

Однако наиболее сильную реакцию, включая яркие соматовегетативные проявления, Распутин выдал в ситуации, когда его пытались шантажировать дискредитацией в глазах царя и царицы: «Пот с него… лил градом. Он не мог усидеть на месте. Потом запросился за малою нуждою. Вставал, ходил, дергался, усмехался… опять задергался, засмеялся, начал теребить и кусать бороду, сильно потеть, так что капли от пота были видны на носу и на щеках…»⁴³

Если же все складывалось удачно и Распутин оказывался в центре внимания благорасположенной по отношению к нему публики, он буквально преображался. Ненавидевший Распутина Илиодор был вынужден признать, что произносивший прощальную речь перед собравшимися на вокзале почитателями «Григорий показался мне каким-то воздушным, готовым вот-вот сняться с высокого дощатого помоста, где он стоит, улететь… Вымытые волосы его и борода, слегка развеваемые ветром, красиво метались во все стороны, как бы играя между собою и нарочно сталкиваясь. Он говорил отрывисто, твердо и звучно. Речь его дышала серьезностью и силою»⁴⁴. Умение Распутина производить впечатление на окружающих подтверждает и другой его недоброжелатель – публицист М. О. Меньшиков: «Это натурфилософ со дна народного, человек почти безграмотный, но начитанный в Писании, наслышанный, напетый церковностью, как пластинка граммофона, да, сверх того, с природным экстазом мысли. Некоторые его изречения меня удивили оригинальностью и даже глубиной. Так говорили древние оракулы или пифии в мистическом бреду: что-то вещее развертывалось из загадочных слов, что-то нелепо-мудрое»⁴⁵.

Но еще более вдохновенным и экспрессивным бывал Распутин, когда пускался в пляс. «Выпив одним духом бокал, он кинул его на пол и пошел плясать, лихо вскрикивая и гикая… Он плясал безудержно с самозабвением, в какой-то буйной стихийной радости. От топанья, гиканья, крика, звона балалаек, хруста разбитого стекла кружилось все вокруг, и туман носился за развевающейся рубашкой Р[аспутина]… Внезапно подбежав к столу, он через него на вытянутых руках поднял меня с дивана, перебросил через себя и, поставив на пол, задыхаясь, крикнул: „Пляши!“» В другой раз он «внезапно выскочил из-за стола и ударил в ладони: „Эх, барыня, сударыня… ее мать твою консисторию, а Питирима⁴⁶, сукина сына, проведем в митрополиты, ой, барыня, сударыня, мне что синод, мне что Самарин⁴⁷, я знаю сам, что скажу… Мне что собор, плевать мне на церковь, мне что патриарх, на х… его, что Питирим, мне штоб было, как сказал!..“»⁴⁸

Присутствовавший во время распутинского танца Борис Алмазов наблюдал, как «Распутин, заложив руки за пояс, неожиданно пустился в пляс… однообразно топчась на одном месте, мелко отбивая такт правой ногой». Однако после того, как выступил профессиональный танцовщик Мариинского театра Александр Орлов, «Распутин попросил музыки и снова пошел плясать, пытаясь заимствовать „па“ и „фигуры“ у Орлова. Правда, слабо, но кое-что Распутин все же уловил и долго повторял схваченное из танцев Орлова, точно стараясь его получше уловить. А окончив свое „второе выступление“, Распутин счел своим долгом похвалить Орлова: „Хорошо, хорошо танцуешь! А я-то тебя не знал! Где танцуешь?“» Но на этом танцевальная дуэль не закончилась. После того как Орлов, хотя и более сдержанно, протанцевал все свои «па» и «фигуры» на маленьком столике, Распутин выступил в третий раз и попытался не уступить профессионалу, однако свалился со столика на пол и уже на полу «еще с большим ожесточением пустился в пляс, все время дико прыгая и приседая, пристукивая каблуками и семеня носками, приговаривая: „Расходись!.. Люблю танцевать!.. Вот так, вот так“. И, обращаясь к артисту Орлову, сказал вдруг: „Выходи… На пару. Давай меряться, кто дольше…“, после чего сразу же свалился на диван от усталости»⁴⁹.

«Он актер, но не балагур…»