Распутин наш - [50]

– Ну? – рявкнул гауптман, взяв лейтенанта за грудки и чувствительно встряхнув так, что клацнули зубы.

– Да! – выкрикнул ему в лицо Фриц, пряча глаза, чтобы этот ряженый не прочел в них неожиданную надежду и не подумал, что Нойман сошёл с ума.

Гауптман, ни слова не говоря, схватил его за шиворот и поволок к аппаратам полевой связи.

– Где тот, что идёт на заставу? Этот? Быстро!

Нойман отдал необходимые распоряжения и превратился в зрителя, наблюдая, как четко гауптман приводит в чувство Франца и управляется с ним.

– Часовому – срочно вызвать командира батальона по причине прибывшей проверки из штаба армии! Шнель!

Дежурный, явно находясь в состоянии аффекта, послушно сел за стол, спрятав связанные руки под столешницу, вызвал стоящего у входа солдата, пробубнил приказ и пинком был отправлен в комнату отдыха, даже не делая попытки сопротивляться. Все действия гауптмана были настолько стремительны, а вид – непререкаем, что Нойман чувствовал себя мышонком перед удавом каждый раз, когда на нем останавливался этот пронзительный взгляд. Полевой телефон застрекотал, как сорока, и Фриц впервые услышал русскую речь гауптмана.

– Да, поручик! Всё в порядке? Заняли? Раненые-убитые? Ну и хорошо, что нет. Вот так и дальше следует воевать! Пленных – в тыл. Немцев, конечно… Из своих сформировать колонну и выдвигаться к Калнциемсу. Костры через каждые пять сотен шагов. Встретится патруль – говорите, что используете пленных на заготовке дров. Огонь нужен, чтобы вестовые не терялись в пурге и могли согреться по дороге. Второй эскадрон и артиллеристов – ко мне! Выполнять!

Командир батальона, влетевший в блиндаж ошпаренным котом, ошарашенный известием о неожиданной ревизии, незамедлительно попал в объятия гауптмана. Не в силах осознать мгновенного изменение собственного статуса, он долго дёргал связанными руками и что-то жалобно мычал сквозь кляп. А ещё через пять минут блиндаж наполнился новыми людьми, русскими голосами, и лейтенант внезапно с облегчением понял, что для него война закончилась.

* * *

Дежурный ландверного батальона, смирившийся с судьбой коллаборациониста, позвонил в батарею, сообщил, что к ним отправляется делегация из штаба, убедился, что больших неприятностей не ожидается, если не считать самого факта пленения, и послушно писал штабные предписания ротным командирам с требованием построить личный состав в месте, указанном господами проверяющими. Эскадрон, разделившись на штурмовые группы по десять человек, растекался по блиндажам и выводил сонных немцев «на прогулку» до русских траншей, выставлял белые флаги на захваченных позициях. Где-то гремели выстрелы и рвались гранаты. Некоторые бдительные офицеры и солдаты ландвера, заподозрившие неладное, пытались сопротивляться, заблокировавшись в блокгаузах и блиндажах. А Распутин в это время, в сопровождении артиллерийской команды отряда особой важности, гнал трофейных коней по кратчайшему маршруту к немецкой тяжёлой мортирной батарее, используя в качестве указателя воздушную линию связи. Приведение к молчанию главного калибра немецкой обороны – залог сохранения жизни поднявшихся цепей третьей дивизии.

Часом позже, ориентируясь по зажжённым вдоль берега кострам, на белоснежный лёд реки Аа грузно и размеренно выползла гигантская морская черепаха Балтийского флота. Черепашья морда и лапы – круглоносые буксиры, следующие уступом, неторопливо ломали свежий лёд, оставляя после себя широкую чёрную полынью. Возвышаясь над ними, как панцирь черепахи, три канонерские лодки бронированными бортами раздвигали ломаные льдины. Скромные и невзрачные на морских просторах, здесь, поддерживая пехотные порядки своей 127-мм бортовой бронёй и 130-152-мм орудиями, они чувствовали себя дредноутами. За «панцирем» на несколько вёрст растянулся черепаший хвост. Это за надежными спинами канонерок копошились, как суетливые хомячки, крошки-сторожевики. На каждом – взвод усачей 3-й Сибирской дивизии, самой боеспособной во всей 12-й армии. Настроение у стрелков боевое и приподнятое. Им свезло не проламываться сквозь пулемётный огонь по пояс в снегу, а комфортно передвигаться, укрывшись за восемью миллиметрами бортовой стали. «Вроде как в блиндаже сидим, и в то же время – в наступлении,» – победно поглядывая по сторонам, шутили стрелки, готовые в любую минуту сигануть на заснеженный берег и врезать супостату со всей сибирской удали. С такой-то силищей, с корабельными пушками да пулемётами, готовыми в любую минуту пройтись свинцовым веером по противнику, оно и не страшно!

– С Рождеством, Царица полей! – кричал стрелкам усатый боцман, стоя на баке у трёхдюймовки, – поколядуем сегодня?

– С твоего благословения, Бог войны[35], - со смехом отвечали стрелки, стряхивая налипший снег с затворов трёхлинеек. – Ты только запевай, а мы подхватим, не сомневайся.

* * *

В первой фазе наступательной операции без артподготовки, под прикрытием разыгравшейся непогоды, стрелковые цепи 12-й армии покинули окопы и устремились к позициям противника. Хитростью взяв заставу ландвера на берегу Аа без единого выстрела, отряд особой важности открыл дорогу речному десанту. В первый час наступления в тыл передовых немецких укреплений на «лисьем носу» бронекатера Балтфлота забросили первый полк третьей Сибирской дивизии. Поднимающиеся по тревоге гарнизоны шверпунктов обнаружили русские атакующие цепи не только с фронта, но и у себя за спиной. Телефонная связь была прервана в первые же минуты. Артиллерия не могла получить целеуказание, штабы – доклад об оперативной обстановке.