Распутин - [16]

Вот он уединился изгонять беса из «здоровой, полной» купчихи, муж которой «часто отлучается из дома и путешествует по святым местам». "В комнате началась страшная возня, — пишет Труфанов. — Тянулась она долго. Я начал нервничать. Не вытерпел, заглянул в дверь сквозь стекло и увидел такую картину, что, крайне смущенный, прямо-таки отскочил от дверей. Минут через пять вышел из «кабинета» и «старец». Вид у него был ужасно усталый, он тяжело дышал.

«Ну, брат, вот бес так бес. Фу, какой большой. Во как я уморился! Мотри, вся сорочка мокрая!…» Когда «старец» это говорил, несчастный муж плакал…"

Случались, однако, и осечки. Одна царицынская купчиха, «как только Григорий поцеловал ее, подняла свою большую сильную руку и со всего размаха ударила „старца“ по лицу». Распутин опешил и выбежал, заметив потом: «Вот стерва-то, как она меня шарахнула!» В другой раз он уже полез в постель к одной матушке, но та с криком: «Куда, куда! Ах ты черт!» — ударила его. Он отскочил и говорит: «Ты первая меня так ошарашила, ведь все бабы дуры, с ними что хочешь, то и делай, а ты не такая — проучила меня».

Впрочем, книге Труфанова, написанной с огромными преувеличениями, путаницей и ложью, особенно доверять не следует. В нем самом — при отсутствии сдерживающего начала — было что-то садистское, так, в детстве он бросал щенку кусок мяса и наступал на хвост, чтобы тот не мог дотянуться. Страницы, посвященные «блудобесию» Распутина, пожалуй, лучше всего разоблачают одержимость этой темой самого Илиодора. Вот как пишет этот монах о женщинах: «красивый кусок мяса», «очень симпатичная, полная, упругая», «симпатичная, полненькая», «в высшей степени красивенькая и нежная дамочка»… По словам Матрены Распутиной, Илиодор в своем монастыре в Царицыне пытался изнасиловать Ольгу Лохтину, и когда на ее крик сбежались послушники, то объяснил, что это она его домогалась — для «изгнания беса» Лохтину привязали к хвосту лошади и прогнали по двору. Илиодор описывает этот случай так: «Когда я рано утром еще лежал в постели, она незаметно пробралась ко мне и бросилась на меня. Я закричал и приказал ее увести». Илиодор впоследствии от монашества отказался, куда уж было выдержать Распутину «в миру».

Более правдива и более интересна для понимания отношений Распутина с женщинами исповедь Хионии Берландской. Она ушла от изменявшего ей мужа, и тот покончил с собой, оставив у нее чувство вины. «С таким чувством жила и страдала, все время была в работе, посте, не спала и не ела, ходила, не отдавая отчета, что на мне надето… дошла до того, что не могла стоять в церкви, от пения делалось дурно… Так жила постоянно одинокая, без улыбки, с тяжким камнем». Подруга предложила ей "познакомиться с одним человеком, мужичком, который очень успокаивает душу и говорит сокровенное сердца… Я захотела его видеть… Звонок. Торопливо раздеваясь, быстро, быстро подбежал ко мне человек с особенным взглядом, положил руку на темя головы и проговорил: «Ведь у Господа были ученики, и то один из них повесился, так это у Господа, а ты-то что думаешь?» Глубоко вошла эта фраза в мою тайну души и как бороздой раскопошила и встряхнула. Я как-то ожила: сказано было так твердо, как бы снялось горе с меня этими словами… Я хотела еще видеть его… Хотелось знать, что в нем и кто он… Мне уже хотелось расправить свое скорченное нутро, как замерзшему воробью — крылья в тепле…

Меня ласкал он, говорил, что грехов на мне нет… и так постепенно у меня созрело убеждение полного спасения и — что все мои грехи он взял на себя, и с ним я в раю… Кто уходил от него, те, по его убеждению, не спасались как отступники от Святого. Я стала жить: явилось сознание жизни христианской, желание исправиться и следить за собой… Я уже ходила в церковь… Меня мучило то, что я пользуюсь любовью учителя, научаюсь духовной жизни и беру с усладой, а к самому ему не влекло…

Мои родные, видя во мне перемену от смерти к жизни… решили пустить меня с моим сыном в Покровское… Ехали Григорий, одна сестра, я и сын. Вечером, когда все легли — но, Господи, что вы должны услышать, — он слез со своего места и лег со мной рядом, начиная сильно ласкать, целовать и говорить самые влюбленные слова и спрашивать: «Пойдешь за меня замуж?» Я отвечала: «Если это надо». Я была вся в его власти, верила в спасение души только через него, в чем бы это ни выразилось. На все это: поцелуи, слова, страстные взгляды, на все я смотрела как на испытание чистоты моей любви к нему, и вспомнила слова его ученицы о смутном испытании, очень тяжком. Господи, помоги. Вдруг он предлагает мне соблазниться в грешной любви, говоря, что страшно меня любит и что это будет тайна… Я была тверда, что это он испытывает, а сам чист, и, вероятно, высказала, потому что он предложил мне убедиться, что он меня любит как мужчина — Господи, помоги написать все, — заставил меня приготовиться как женщине… и начал совершать, что мужу возможно, имея к тому то, что дается во время страсти…

Он совершал тогда все, что ему надо было, полностью, я томилась и страдала, как никогда, но я же и молилась, и всю себя отдала Господу. Господу известно, что было со мной… я только помню мимолетное, но глубокое чувство горечи и боли осквернения моего чего-то драгоценного. Но я стала тотчас же молиться, увидев, что Григорий кладет бесчисленное множество поклонов земных с его всегда какой-то неестественной быстротой… Моя страсть эта улеглась и как бы уснула…