Распутье - [27]

Гражданские свободы. Те ограничения и запреты на поведение людей, которые сейчас принято рассматривать как нарушение неких «прав человека», действительно выражают сущность советского строя, но не в том смысле, какой буквально соответствует словесным формулировкам.

Возьмем, например, проблему свободы вероисповедания. Дело обстоит совсем не так, будто советские люди рвутся верить в бога и молиться, но зловредные власти репрессируют их за это. Конечно, в Советском Союзе ведется антирелигиозная пропаганда. Открыто верующие люди имеют меньше шансов преуспеть в жизни (за редким исключением). Но не в этом главная причина антирелигиозного характера общества и атеистичности основной массы населения. Советские люди всей системой образования и воспитания и всей практической жизнью приучаются быть атеистами. В массе своей они не нуждаются в религии и не рвутся в нее, ибо существующие формы религии уже не отвечают типу человека этого общества и условиям его жизни. В первичных коллективах верующие люди суть редкость и не играют в них практически никакой роли. К религии обращаются главным образом люди, по тем или иным причинам выпадающие из активной жизни первичных коллективов. Старые религии и соответствующие организации, оставшиеся в наследство от прошлого, существуют тут до сих пор не потому, что общество не в состоянии с ними справиться. Как раз наоборот, они существуют именно потому, что общество с ними справилось и поставило себе на службу. Они уже не опасны существованию нового общественного устройства. Они полезны ему, отвлекая на себя определенную часть потенциальной человеческой активности, которая могла бы пойти во вред строю.

Возьмем другой пример — проблему свободы литературного творчества (как часть проблемы свободы слова). Существует убеждение, что советская литература находится под тяжким гнетом партийного руководства, идеологии и цензуры, чем якобы и объясняется ее состояние. Это убеждение поддерживают сами советские писатели: им хочется выглядеть талантами, которым советские условия мешают развернуться. Дали бы им свободу творчества, — хочется им думать, — они явили бы миру величайшие шедевры. Но это убеждение, увы, не имеет ничего общего с реальностью. Советская литература не есть нечто автономное, отделенное каким-то образом от остального общества. Она вкраплена в общество так, что ее, как весьма относительное целое, можно видеть лишь на писательских съездах, когда она под бурные аплодисменты избирает Политбюро в почетный президиум, посылает приветственное письмо высшим руководителям, клянется в верности партийной генеральной линии и совершает прочие акции, точно выражающие ее социальную сущность. Советская литература — это несколько десятков тысяч (попробуй, сочти их!) писателей, которые не могут быть все талантами. Они в значительной своей массе могут быть только посредственностями, отобранными и обученными для исполнения определенных социальных функций, и главная среди них — идеологическая работа. Советская литература есть составная часть идеологического аппарата общества. Она сама есть сложная структура из множества организаций, с иерархией должностей, с характерной советской системой распределения благ, в том числе — распределения почестей, славы.

 Дело обстоит не так, будто талантливые советские писатели стремятся делать правдивую и высокохудожественную литературу, но партийные и государственные власти им не дают этого делать. Дело обстоит так, что бездарные в массе многие тысячи писателей сами представляют партийную и государственную власть в данной сфере общества, сами суть строжайшая цензура над самими собою и своими коллегами. Они сами суть сначала носители режима, и лишь потом суть жертвы его, — справедливая плата за то привилегированное положение, какое они имеют сравнительно с низшими слоями общества. Жертвами режима здесь являются лишь немногие писатели, которые стремятся прокладывать новые пути в творчестве и имеют для этого настоящие способности.

Ограничение или полное уничтожение свободы передвижений, слова, объединений и других свобод не есть нечто произвольно выдуманное кучкой плохих людей и навязанное хорошим людям силой. Это — опытный факт, выросший из недр жизни. Советские люди по опыту знают, что «дай нашим людям свободу», так тут жить нормально будет невозможно. Это только в демагогических призывах и в воображении людей, не живущих обычной советской жизнью, свободы выглядят как абсолютное благо. В условиях коммунистического общества они немедленно переходят в свою противоположность, порождая последствия, которые вызывают протест в широких слоях населения. Они ведут к нарушению самих принципов коммунистического образа жизни, его молчаливо признаваемой справедливости. Если, например, крупный партийный или государственный чиновник имеет отличную квартиру, дачу, машину и прочие блага, население воспринимает это как должное. Но если человек, не занимающий высоких постов, имеет эти же блага, это воспринимается как преступление. Само население доступными ему средствами (доносы, письма, заявления) стремится помешать своим собратьям, жить не по их официальному положению. Точно так же обстоит дело и с прочими ограничениями свобод и запретами. Дело не в нарушениях неких человеческих норм, а в самих нормах человеческого бытия, в соблюдении норм.