Расправляя крылья: Шаг перед пропастью - [8]

— Думаешь, назад точно не вернешься? — спросил "интеллигент". Один из тех троих, что ехали в пресловутом вагоне метро, специалист по жестким акциям протеста. Слишком много всего случилось, остальных я потерял, но с ним мы были до конца. Я отрицательно покачал головой.

— Но сделаю все, чтобы вытащить вас отсюда. Что говорить — знаешь, обсудили. Спасибо вам! Остальным, как выйдешь, привет передавай!

— Да не за что! — Парень, имени его я так и не удосужился узнать, скромно улыбнулся.

— Эй, ну ты скоро там? — делано-недовольно заворчал гвардеец. Я вздохнул и под сумрачные взгляды бывших "братьев по оружию" покинул сию неприятную обитель.

В коридоре гвардеец ткнул меня лицом в стену, выкрутил руки, и, обильно потея, застегнул на запястьях наручники. Обычные такие, с цепочкой между браслетов — видно, в связи с последними событиями и наплывом арестантов, магнитные закончились. Его напарник стоял сзади с активированным шокером в руке, демонстрируя намерение использовать его при первом же намеке на мое неадекватное поведение. Я про себя усмехнулся — слишком близко стоит, не успеет среагировать. Если уйти в боевой режим, я могу уложить обоих (хотя и не наверняка). Но вопрос в том, что делать что-либо бессмысленно — отделал свое. А вот груз самобичеваний был для моей психики куда тяжелее, чем все шокеры и наручники мира вместе взятые.

…Да, я сволочь. Я ввязался в драку, зная, что мне ничего за это не будет. Они же, кто остался за спиной, выкладывались по полной, вкладывая в порыв все накопившиеся эмоции, всю ненависть и всё отчаяние. Они — герои, настоящие герои, и будут теперь страдать. Я же…

Комиссар сидел и что-то писал пером на распластанной по столу виртуальной планшетке. Я стоял перед ним и ждал, но не сказал бы, что это демонстрация превосходства. Он был чем-то озабочен, и это имело куда большее значение, чем постановка меня, сопляка, на место, как пытались делать другие знакомые мне по прошлым приводам комиссары гвардии. Я пытался читать его, само собой, но ввиду своего плачевного состояния и его хорошей способности себя контролировать, это оказалось непросто. Скажу лишь, что в нем шла борьба: он не хотел делать то, к чему его вынуждали обстоятельства, но альтернативы не видел. Я догадывался, что это за обстоятельства и какая может быть альтернатива.

— Ши-ма-нов-ский, Хуан? — повторил он по слогам, как и охранник тюремного блока, так же сверившись с личным делом. Поднял глаза, в которых я прочел тревогу и злость отчаяния. Да отдашь ты меня им, сеньор! Как миленький отдашь! Не пыжься!

— Интересная фамилия… — потянул он, видя, что я не реагирую. — Кто же ты, интересно? Русский?

— Почти, — кивнул я.

— Похоже, похоже, — пробурчал он, заканчивая преамбулу. — И что ты хочешь сказать, Хуан, по поводу произошедшего вчера и сегодня?

Я пожал плечами.

— Ничего. А что, должен что-то хотеть сказать?

— Разумеется.

— Что же именно?

— Например… — Он картинно задумался. — Например рассказать, как все было. Что ты не виноват, сам стал жертвой обстоятельств? Не мог поступить иначе?

Я презрительно фыркнул.

— Комиссар, мне не в чем оправдываться. И не перед вами. Знаете, как все произошло — флаг вам в руки, но отчитываться я буду только перед своей совестью.

Комиссар подался вперед, лицо его перекосило:

— А вот это ты напрасно, молодой человек!

Затем, словно осадил себя.

— Ты можешь отчитываться перед кем хочешь: перед богом, чертом или совестью. Но перед людьми тебе тоже отчитаться придется. — Пауза. — И прямо сейчас тебя везут отчитываться перед королевой.

И почему я не узнал ничего нового? Впрочем, для комиссара сей факт был чем-то вроде таинства, с тем же успехом его психика приняла бы фразу "тебя везут отчитываться перед богом", потому он не понимал моего спокойствия.

— Вновь ничего не хочешь сказать? — давил комиссар взглядом. Я отрицательно покачал головой.

— Дурак ты, Ши-ма-нов-ский! — вновь сверил он с досье фамилию. — За тобой приехали не из ДБ! Не следователи, ведущие это дело, а люди королевы! А королева — это политика, прежде всего политика! Да тебя "сольют", парень! Уже слили, подготовили всё к этому! Сделают козлом отпущения, дабы успокоить диаспору! А тебе на это нечего сказать?

Комиссар сбился от избытка чувств. Паузы ему хватило, чтобы взять себя в руки.

— Тебя казнят, парень, — продолжил он спокойно. — Повесив разгром и мятежи в городе. Как зачинщика. Казнят ради того, чтоб эти уроды и дальше разгуливали по нашим городам и творили все, что им заблагорассудится, как будто это мы в гостях, а они у себя дома. И я ничего, совершенно ничего не могу сделать, чтобы тебя им не отдавать! — воскликнул он в отчаянии. — Это люди главы государства, и они откуда-то СОВЕРШЕННО ТОЧНО знают, что ты здесь. Можно было бы попытаться устроить тебе побег, но… Сам понимаешь. Так хоть ты не строй из себя оскорбленное достоинство, давай лучше подумаем, что еще можно сделать?

Комиссар встал и нервно заходил по кабинету. Мне же захотелось рассмеяться — ситуация неожиданно предстала совершенно иной, на сто восемьдесят градусов повернутой к той, каковую я поначалу вообразил. Комиссар ЗАЩИЩАЛ меня, несмотря на то, что именно меня и… Сторонников одних со мной взглядов на марсианскую проблему им пришлось силой усмирять. Да так, что неизвестно, сколько его напарников, сотрудников одной с ним организации попало в больницы. Но нет, мысленно гвардейцы с нами, с народом, несмотря на то, что по долгу службы им пришлось отхватывать от нас. Работа — есть работа, а взгляды…