Расправить крылья - [8]

— Сиреневый — слишком коварный цвет. Женщина в сиреневом так же обнажена, как и вовсе без одежды.

— То есть? — Я вспомнила, что так и не справилась с пуговицами халата, и вновь попыталась засунуть их в петли.

— Сиреневый двойственен. Он холодный и теплый одновременно. Синий, красный и белый. Безразличие, страсть и добродетель. Он предательски обнажает то, что вы хотите скрыть. Вспомните, не существует ни одного парадного портрета, где женщина была бы в сиреневом, хотя именно сиреневый очень близок к тону женского тела, настолько близок, что даже нет нужды снимать сиреневое с женщины…

Я решительно принялась за две пуговицы. В конце концов, что я теряю? Рядом мужчина, который мне нравится, которому нравлюсь я, а он занимается философствованием, вместо того чтобы…

— Вы уверены? А если я все же сниму?

— Валяйте, а я пока отнесу фужеры в безопасное место и открою вино. — Он направился в гостиную, я не двинулась с места, и он спросил уже оттуда: — Передумали? Может, вам помочь?

— Одну минуточку!

Я решила, что еще не поздно его выгнать, но совсем этого не хочу, потому что… В следующую секунду я уже была в спальне и доставала из гардероба запрятанную туда на лето шубу.

В норковой шубе до пят, представлявшей предмет моей особой гордости, причем надетой на голое тело, и в туфлях на двенадцатисантиметровом каблуке я вышла в гостиную.

— Браво! — Мой гость вскочил с дивана и с восторгом хлопнул в ладоши. — За ваше здоровье, Ирен! — Он протянул мне фужер, я с опаской взяла его обеими руками. — Вам не жарко?

— Не очень. — На самом деле меня даже познабливало от собственной храбрости. — Ваше здоровье, Арнульф! — Я выпила залпом, даже не почувствовав вкуса. — Налейте мне еще. — Я поставила фужер на столик, который он уже покрыл принесенной кружевной скатертью.

— Присядьте. — Арнульф не допил свое вино, поставил фужер рядом с моим и погладил диван своими уверенными пальцами. Лучше бы он так погладил меня по спине! — Съешьте персик. — Он разломил фрукт, вытащил косточку и протянул мне две половинки.

— Налейте еще, — упрямо повторила я, не в силах отвести взгляда от губ, спрятанных за повлажневшими от вина кончиками усов, и от завораживающих меня пальцев, которые держали половинки персика, словно драгоценности.

— Выпейте из моего. — Он по-прежнему протягивал мне персик и показывал глазами на свой фужер.

— Я узнаю ваши мысли.

— Это хорошо…

В пустоте жили только его глаза, пронзительно голубые, светлые ресницы, крошечные веснушки вокруг мягкого носа, которые я разглядела только сейчас, потому что его лицо было совсем рядом, потом усы и смешная рыжеватая борода, за которой сами по себе двигались его губы, произнося странное длинное «о» в слове «хорошо».

Я как под гипнозом тоже повторила «хорошо-о-о» и сразу же вздрогнула, потому что вдруг искра вместе с этим самым «о» проскочила в мой рот, и я уже не могла говорить. Оказывается, я уже целовала его, а в кончики моих пальцев била дрожь, потому что впервые в жизни они прикасались к мужской бороде, совершенно непонятному меховому явлению на лице живого человека…

Борода была мягкая и шелковистая, совсем не такая, как жестковатые волосы, спутанные на давно не стриженном затылке. И от них слабо веяло дурманящим запахом лаванды и еще чего-то неуловимо деревенского, бестолкового и очень мужского…

— Обними меня, — попросила я, прижимая его голову к себе.

— Не могу. — Арнульф щекотно поцеловал меня в шею.

— Почему? — Я резко отстранилась, но не отпустила его.

— Я испачкаю твою шубу. — В его руках по-прежнему были половинки персика, а своевольные губы снова призывно растянули гласные. — Сок течет, — пояснил он и облизнул тыльную сторону своей ладони, не выпуская из руки персик.

— Глупый, съешь его!

— А ты?

— Ну дай мне!

— На. — Он протянул обе руки с половинками персика.

— Не так. Дай мне губами, нет, лучше я.

Я лизнула его пальцы — сладкие от сока, они дрожали, — взяла половинку персика в рот и потянулась к лицу Арнульфа.

— А он не упадет?

У него был такой растерянный вид, что я чуть не подавилась персиком от смеха.

— Не упадет, — заверила я, доедая свою половинку, а Арнульф смотрел то на меня, то на вторую половинку в своей руке.

— Ладно, давай попробуем.

Он решительно взял ее губами. Это было еще смешнее: персик в бороде и широко раскрытые голубые глаза. Я фыркнула.

— Ну тебя, — обиделся он и стал жевать персик. — Сама придумала, и сама же смеешься. Теперь и руки, и борода липкие. Где у тебя ванная?

— Там. — Я махнула рукой и чуть не смела рукавом шубы весь натюрморт со столика.

— Ирен… — прошептал он и испуганно посмотрел на меня.

— Что? Да все цело, налей мне еще вина.

— Ирен, а у тебя под шубой ничего нет.

— Неужели?

— Правда.

— Куда же все подевалось? — Я распахнула шубу и осмотрела себя. — Вроде с утра был пятидесятый размер? — Меня ужасно забавляла собственная наглость и его растерянный вид. Интересно, за кого он меня принимает? — И теперь ты уже больше никогда не дашь мне вина?

— Нет, что ты! Пожалуйста. — Арнульф торопливо принялся наливать вино, стараясь не обращать внимания на меня. — Хочешь еще персик?

— Да. — Я смотрела в его глаза и облизывала губы. — Да. — Я покачала туфелькой на ноге. — Да.