Расправить крылья - [23]

Вот тогда-то я и сделала свои первые лекала от сорок восьмого до пятьдесят восьмого размера и на деньги Леду сшила по ним первые собственные изделия. Мишель и Жаклин вернулись, когда я, не удержавшись, закрутила его капитал вместе с прибылью во второй раз. Я панически боялась встречи с Леду, но в результате он чуть не пустил слезу и повторил раз сто:

— Ты лучший компаньон в мире, Риретта! Эйфелева башня, жена-парижанка и оборот! Оборот! Боже! Большего счастья я не мог и желать!

Глава 29, в которой человеку для счастья нужно мало

Как мало нужно человеку для счастья! «Эйфелева башня, жена-парижанка и оборот» — формула Мишеля. Допустим, вместо Эйфелевой башни у меня Нотр-Дам, мужа у меня нет, но парижанка я сама, с оборотом тоже вроде бы порядок. Итак, по Мишелю, для счастья мне не хватает мужа…

В новых серьгах я бесцельно слонялась по квартире, наконец сняла их, положила на столик рядом с кроватью, погасила свет и залезла в постель. Впрочем, воспоминания немного успокоили меня, но я все равно никак не могла уснуть и думала, думала, думала.

Значит, я уже примериваю Арнульфа на роль мужа? Но если я не увижу его больше никогда? С чего это я сразу поверила, что он и есть этот самый живописец с ужасной фамилией? Мало ли кого я могла встретить на выставке? Вот завтра прямо перед работой загляну туда, и все станет ясно!

Это была первая разумная мысль за целый день. Я ухватилась за нее, как за соломинку, оставалось только дожить до завтрашнего утра.

Глава 30, в которой я проснулась от поцелуя

Я проснулась от поцелуя Арнульфа и невольно заплакала.

— Ты не рада мне?

— Почему ты ушел и ничего не сказал?

— Я никуда не уходил, просто днем ты меня не видела, но я все время был здесь.

— Ты нормальный человек?

— С какой точки зрения смотреть. Я — художник. Вставай, — он потянул меня за руку, — я кое-что принес.

Арнульф присел возле кровати, в полумраке комнаты я видела только силуэт его взлохмаченной головы и плечи. Странно, он дотронулся до меня, но никакого разряда тока не последовало.

— Зачем? У меня все есть…

— Я должен уйти?! — В лунном свете его волосы показались мне совсем седыми. — Ты этого хочешь?

— Не знаю. Мне все равно, как тому джинну.

— Какому джинну?

Он поцеловал мою ладонь, я почувствовала тепло длинного «у», мягкое прикосновение бороды, но ни одной молнии, ни одной даже самой маленькой искорки так и не последовало.

— Джинна заточили в бутылку, он сидел в ней тысячу лет и клялся сделать падишахом любого, кто его выпустит. А потом прошла еще тысяча лет и кто-то случайно разбил бутылку. Но джинну было уже все равно.

— Я тебе не верю, — сказал Арнульф и снова поцеловал мою руку, лизнув ладонь языком. — Может, ты и джинн, — он провел губами по кончикам моих пальцев, — но тебе не все равно.

— Обними меня. — Я погладила его по щеке. — Просто я думала, что все будет…

Но он уже прижал меня к себе, от его рук по моей спине заметались долгожданные разряды, а его губы…

— Все будет не так, — упрямо договорила я, когда мы перевели дыхание.

— Может быть, — прошептал он, целуя мое ухо, — все может быть…

И опять его губы прижались к моим, и я радостно узнавала и оживающую во мне бурю, и подступающий со всех сторон океан, и меховой островок на груди Арнульфа, и его напряженные, жесткие плечи, и его прерывистое дыхание…

Мы снова, как в прошлую ночь, оказались на полу, и ураган, совершенно запредельный ураган, уносил меня и одновременно обжигал, грохотал, пульсировал во мне. А я, первобытная, единственная на всей планете женщина, обнимала и вбирала в себя сакральное, еще никому не ведомое мужское естество, которое, порождая громы, билось внутри и в то же самое время оплетало, заглатывало, сжимало и тут же яростно исторгало меня к звездам…

— Осторожнее, милый мой джинн, — сказал Арнульф, отодвигая горшки с моими громадными диффенбахиями, их тропические тени заколыхались на фоне окна. — Как бы нам не опрокинуть на себя твой райский сад.

— Разве это сад? Ты не видел дебри моей соседки, — возразила я.

И опять, как вчера, поймала себя на том, что мы болтаем о пустяках, но я все так же несусь от одной звезды к другой, и Млечный Путь не имеет конца, он только извивается мускулистыми змеистыми солнечными спиралями, которые, ликуя, хвостатыми кометами пронзают меня, и я живу, живу, с каждой новой звездой, с новым раскатом грома и вспыхивающим зигзагом молнии все более жадно желая жить…

— О-о-о… Как ты это делаешь? Почему оно не кончается? — Я уже привыкла к слабому освещению и вполне отчетливо видела распахнутые влажные глаза Арнульфа.

— Ты устала? Хочешь в ванную?

Ответить сразу я не смогла, потому что во мне лилово замерцала очередная комета, я испугалась, что она последняя, но за ее рассыпающимся золотым звездным хвостом тут же запульсировала следующая.

— Что-то не так? — участливо спросил Арнульф.

— Но ты… ты разве ничего не чувствуешь? — Молнии буквально ослепляли меня, признаюсь: чтобы произносить слова, мне требовались значительные усилия. — Я ведь так и не поняла, хорошо тебе со мной или нет.

Вместо ответа он с придыханием поцеловал меня, и все… Я утратила способность говорить и перестала понимать вообще что-либо.