Расплата - [8]

— Я помню. Его мама работает на факультете физкультуры.

— Я подумала, что человек, потративший сорок минут своего дня на то, чтобы научить банду одиннадцатилетних детишек вести мяч и пасовать, не может быть плохим парнем, невзирая на его сомнительные занятия внеклассной деятельностью и достойные презрения политические взгляды. И это перевесило.

— Так зачем тебе уходить?! — возмутился я. — Ты же сама сказала — я хороший парень. Если ты разденешься и залезешь обратно в постель, я сегодня снова пойду поиграть в мяч с детворой.

— Извини, — сказала Дженна, смеясь. — Мне нужно на работу.

— Дай мне номер своего телефона. Я брошу всех своих друзей и стану демократом.

— Я так не думаю. Ты видел мою сумку?

— Нет. — Я солгал. Она была в холле, возле входной двери. Дженна поискала глазами на полу, и когда заметила стопку книг, просияла.

— Ну, это уж слишком хорошо.

— Ты о чем?

— У тебя возле кровати экземпляр руководства для бойскаутов.

— Мне дал его отец, когда я был ребенком. Эта книга помогает в большинстве ситуаций. И там есть хороший раздел о ночных поллюциях.

Она снова засмеялась, и я подумал, что, похоже, делаю успехи.

— Он сказал мне, что если я буду жить по законам скаутов, то не ошибусь.

— Будь готов?

— Это девиз. Это девиз, слоган, клятва и кодекс.

— Думаю, скауты готовы. Так какие же законы?

Я поднял три пальца в скаутском приветствии.

— Скаут благонадежен, верен, готов помочь, доброжелателен, вежлив, добр, послушен, жизнерадостен, бережлив, храбр, чистоплотен и почтителен.

— С чистоплотностью у тебя не все благополучно.

— Некоторые правила важнее остальных.

— Скажи мне, — предложила она, покачав головой и сложив руки на груди, — какое правило самое важное?

— Верность, — мгновенно ответил я. — Тут никаких сомнений.

— Значит, ты не собирался бросать друзей?

— Во всяком случае, не сразу, — уточнил я. — Я был бы тебе благодарен, если бы ты дала им шанс.

Дженна оторвала уголок от старой газеты на моем столе и нацарапала на нем что-то ручкой.

— Вот номер моего телефона, — сказала Дженна, засовывая полоску бумаги за резинку моих трусов. Потом встала на цыпочки, чтобы целомудренно поцеловать меня в губы, провела прохладной рукой по моему голому плечу и руке. — Верность — это правильный ответ.

— Пора, — говорит Теннис.

Мы оба выходим из машины, Теннис запирает ее с помощью брелка, и она отзывается гудком. Теннис поправляет мне галстук, щелчком сбрасывает пушинку с плеча и критически осматривает брюки. Брюки собрались под ремнем неопрятными складками. Я потерял килограммов пять. Теннис застегивает мне пиджак и лезет в свой карман, выуживая оттуда чистый носовой платок:

— Вытри лицо.

Я промокаю следы слез и возвращаю платок ему.

— Оставь себе, — говорит Теннис. — Я взял с запасом.

— Я тут думал… — начинаю я.

— О чем?

— У парней, которых я нанял, есть хороший шанс разобраться со всем этим раньше копов, потому что они не сидят у меня на хвосте.

— И что?

— И когда они разберутся, я отправлюсь к этому ублюдку, который убил мою жену, и сам его прикончу.

Теннис смотрит на свои туфли, потом переводит взгляд на меня.

— Мы можем поговорить об этом завтра, — тихо предлагает он. — А сейчас пора прощаться с Дженной.

Я снова вытираю лицо, расправляю плечи и иду к церкви.

4

Кучка репортеров и фотографов снимают вход в церковь из-за спин полицейских, оцепивших часть улицы, а на въезде напротив входа остановился микроавтобус телевизионщиков. Убийство Дженны заняло значительное место в выпуске новостей нашего тихого уголка Уэстчестера, но я неприятно удивлен, увидев, какое количество журналистов приехало в Нью-Джерси на ее похороны. Наверное, Ромми проболтался о своих подозрениях насчет меня — газетчики всегда любят, когда на скамье подсудимых оказывается кто-то с Уолл-стрит.

Когда я приближаюсь, щелкают затворы фотокамер и откуда-то сбоку ко мне прорывается мужчина с пластиковой карточкой журналиста на шее. Он вытягивает микрофон и выкрикивает мое имя. Полицейский в форме рявкает на него, сообщая, что пресса не допускается на территорию церкви. Игнорируя всех, я прохожу за Теннисом через тяжелые деревянные двери в полумрак притвора. В этой церкви Дженна проходила конфирмацию, и здесь же мы поженились шестнадцать лет назад. Орган начинает стонать, когда я иду по проходу между рядами скамей, повторяя путь Дженны, а скорбящие вытягивают шеи, чтобы поглазеть на меня. Я сосредоточиваюсь на спине Тенниса, стараясь, чтобы мое лицо оставалось как можно более бесстрастным.

Когда мы подходим к алтарю, Теннис замедляет шаг и оглядывается. Оба первых ряда скамей пусты, родителей Дженны нигде не видно. Я слегка пожимаю плечами и искоса гляжу вправо, поскольку не разбираюсь в ритуале. Организовывала службу Мэри, прекрасно зная, что я так и не проникся религиозностью ее дочери. Когда Теннис отходит в сторону, передо мной появляется гроб из полированного красного дерева, и неожиданно открывшийся вид изломанного тела Дженны едва не заставляет меня бежать. В последнее время меня преследуют кошмары — мне снится, что труп Дженны лежит со мной в постели и я, как это бывает во сне, знаю, что моя любовь могла бы воскресить ее. Ночь за ночью я прижимаю ее конечности к своим, убираю с ее лица слипшиеся от крови волосы и отчаянно вдыхаю жизнь между ее восковых губ. Снова и снова ее легкие безжизненно опорожняются, и каждый холодный выдох заставляет меня повторять попытку.