Расплата - [114]

— Вот, возьмите, — говорит Грейс, засовывая мне в руку пачку салфеток из гастронома.

Я не знаю, сколько прошло времени. Я не ощущаю собственного тела, как если бы лежал сейчас на мостовой, сбитый машиной.

— Хотите, я расскажу вам, что, на мой взгляд, произошло? — спрашивает Грейс.

Я киваю и вытираю лицо салфеткой.

— Думаю, дело было вот как. После той встречи с Лиманом на улице миссис Жилина поняла, что «Цайц» намерена играть жестко. Миссис Жилина нужно было найти способ заставить их отступить. Она решила вовлечь Лимана в преступление, которое «Цайц» была бы вынуждена покрывать.

— Но ведь она не могла точно знать, что Лиман убьет Дженну, — слабо протестую я; голос у меня дрожит, как у старика. — Это невозможно.

— Согласна. Но готова биться об заклад, что миссис Жилина приказала Владимиру наблюдать за вашим домом. Если бы Лиман там не появился, она бы ничего не потеряла. Но когда он все же пришел, Владимир хорошенько рассмотрел его и позвонил миссис Жилина. Повесив трубку, она тут же перезвонила Дженне из таксофона. Ее бы устроило, если бы Лиман просто избил Дженнифер — уже этот факт дал бы миссис Жилина хорошее подспорье для переговоров. Но на самом деле она хотела иного результата своих действий — и она его получила. Дженнифер застала Лимана врасплох, и он убил ее.

— Но как миссис Жилина могла заманить Дженну домой? — Я все еще пытаюсь спорить.

— Вы и сами можете догадаться, — отвечает Грейс. — Мне же гораздо интереснее, почему Владимир просто не схватил Лимана и Франко, когда они выходили из вашего дома. Это значительно облегчило бы ему жизнь. Вот, возьмите.

Она снова сует мне что-то в руку, на этот раз — бутылку воды. Я откручиваю пробку и пью, вспоминая, как Владимир извинялся передо мной в ту ночь, когда он убил Лимана.

— Владимир не знал, что задумала миссис Жилина. — Мне приоткрывается ужасная правда. — Он дал Лиману и Франко уйти, потому что хотел посмотреть, что случилось с Дженной. Именно он… — Голос отказывает мне. — Именно он убрал ей волосы с лица.

— Возможно, — соглашается Грейс. — В тот же день Лиман дал деру из Штатов.

— Миссис Жилина специально подстроила все так, чтобы Лиман убил Дженну. — По щекам у меня снова струятся слезы. — Но зачем? Просто чтобы наказать меня?

— Если бы она хотела наказать вас, она бы не стала спасать вас от обвинений в убийстве Франко.

— Тогда зачем?

— Питер…

Я снова вытираю лицо и смотрю на Грейс. У нее обиженное выражение лица.

— Помните то, что я говорила раньше, о совете, который я получила от отца?

— Да.

— Будь я на вашем месте, я бы хотела узнать все. Как бы тяжело это ни было.

— Расскажите мне, — прошу я.

— Подумайте как следует. Вы мне сами сказали: миссис Жилина делала все, чтобы защитить интересы Андрея и Кати. Она пыталась разрушить ваш брак, навела беду на вашу жену и поставила вас в такую ситуацию, что теперь вы отвечаете за благополучие Кати.

— Нет. — Я начинаю понимать ее. — Это невозможно.

— Как долго Катя влюблена в вас? Вам это известно?

Я все еще помню выражение Катиного лица, когда она держала мою руку в баре на Трибека и делала вид, что предсказывает мою судьбу. Я слишком взволнован, чтобы отвечать.

— Миссис Жилина хотела счастья для своей дочери, — говорит Грейс. — Она поступила так, как считала нужным.

— Я не могу в это поверить. — Я закрываю лицо руками. — Это не может быть правдой.

— Послушайте. — Грейс кладет руку мне на плечо. — Я всего лишь полицейский. А вам нужен друг. Такой, как Теннис. Расскажите ему все и спросите его мнение. — Она легонько хлопает меня по спине и встает. — Вы неплохой человек. Я сделаю вам то же предложение, какое вы сделали мне: если захотите поговорить — позвоните мне.

51

Вечернее солнце просвечивает сквозь распускающуюся листву деревьев, отбрасывая причудливую тень на железный столик в кафе, где друг против друга сидим мы с Теннисом. Мы сейчас в парке Брайанта, позади центрального здания Нью-Йоркской публичной библиотеки, окруженной клянчащими еду голубями и морем желтых крокусов. Теннис молча слушает, как я пересказываю свой сегодняшний разговор с Грейс.

— Мне очень жаль, Питер, — говорит он, когда я с трудом добираюсь до конца нашей беседы. — Миссис Жилина была злой. Печальная правда состоит в том, что мир полон зла.

— Я не знаю, что мне делать.

Он берет меня за руку.

— Был у меня один знакомый, который прошел через концлагерь. У него на руке была татуировка с номером, он потерял всю семью, с ним случилось все самое ужасное, что только можно себе представить. Когда я познакомился с ним, он был женат, у него была парочка прекрасных детей и хороший бизнес. Его регулярно приглашали выступить в Йом Хашоа, День памяти жертв холокоста. Однажды я спросил его: как он так может? Как он может вставать каждый день и жить своей жизнью после всего того зла, которое ему довелось пережить? А он в ответ на это спросил: а как можно жить иначе? Он жил вместо своей семьи, и друзей, и соседей, которые были убиты в войну, и он не позволял себе опускать руки. Он был храбрым человеком.

— Я понимаю тебя, Теннис, но не знаю, что мне делать.

— Руперт одолжил мне экземпляр той книги, которую ты нашел в квартире Андрея. Ту, Толстого. Там есть одно предложение, и его можно считать как бы выводом: «Изменения в нашей жизни должны происходить из невозможности жить иначе, нежели в согласии с нашей совестью».