Расплата - [18]

У этого мужчины неприятности с органами власти, и он хотел бы бежать за границу. Тогда и Мария легче бы перенесла расставание, не так тосковала бы по Балинту и вышла бы за Петера Чатара. Вот если бы отец помог Михаю переправиться через границу.

— Нет! — Кулак Вольфа с грохотом опустился на стол. Его лицо сделалось пунцовым. Вероятно, он слишком много выпил. — Я никогда не ссорился с властями и уж тем более не помогал подонкам.

— Хорошо. — В глазах у дочери заиграл холодный огонек. — Пусть будет так! Завтра я выгоню Петера, а здесь останется Михай. Уж он составит вам достойную компанию за столом. Правда, очень скоро явится полиция и арестует его. Ведь пропуска в пограничную зону у него нет. Отсидит полтора-два года. За это время разведется, а выйдет — распишемся.

Даже посторонний заметил бы, с каким напряжением размышлял Вольф над словами дочери. Назавтра о них заговорит вся деревня. Недругов у него достаточно. Просто до сих пор не к чему было прицепиться — он жил честно. Теперь же кумушкам будет о чем почесать языками… Михай криво усмехнулся: не доставит он такого удовольствия. И чужака, из-за которого так распалилась дочь, передаст в надежные руки, — уж будьте уверены, передаст, он не позволит, чтобы пятнали его честное имя.

— Переправлю! Иди, скажи ему! Завтра на рассвете!

Марика вышла, но скоро вернулась. Отец еще сидел за столом. Трудно было сказать, что краснее: его лицо или вино в бокале.

— Успокойтесь, отец! Так и должно было случиться!

— Так?! — Вольф размахнулся и со всей силой ударил дочь по лицу. Она отскочила к стене, старик угрожающе двинулся за ней, но на полдороге остановился. — Больше не трону! Не бойся! Но это заслужила!

Вольф остался один и налил себе еще. Затем погасил свет и лег спать. Тупо уставившись в потолок, он тяжело дышал. Его окружали ночные звуки большого дома: скрипнул шкаф, охнула потолочная балка. В голове те и дело проскальзывала тревожная мысль: а что если в нужный момент пограничники не окажутся на месте? Или изменят свой обычный маршрут? Или гость, не дай бог, заподозрит неладное, поймет, что к чему, и перехитрит Михая Вольфа, заставит его пойти в обход болота! Ну, тут еще надо посмотреть, кто кого, Михай не тек прост, как кажется с виду, да и знакомство с пограничниками — давнее еще, прежних времен, — тоже кое-чего стоит…

Снаружи донесся лай собак, но скоро затих. Кто-то прошмыгнул по коридору. Или показалось? Шорох был едва слышен. Но тем не менее Михай Вольф встал, спустился по чердачной лестнице, пересек двор и направился к сараю.

Двери были распахнуты. В углу чуть тлела керосиновая лампа, но света было достаточно, чтобы Михай Вольф увидел лежащих в обнимку Балинта и Марику.

Словно молния сверкнула в сознании Вольфа. Жестокая, убийственная молния обиды. Ее безжалостная вспышка пробежала через все тело, руки и ноги стали свинцовыми…

Он повернулся и заставил себя уйти прочь. Пусть не нашедшая выхода ненависть к чужаку питает его силы, помогает довершить задуманное, а там…

Что будет «там", Вольф еще не знал, и пока размышлял об этом, сон незаметно сморил его, увел от раздумий.

Не заметил, как вернулась дочь. Пора отправляться — светает. Он не поцеловал ее на прощание и даже не позволил выйти из кухни. Мужчина еще спал, Вольф (растолкал его и остался наблюдать, как незнакомец умывается и собирает свои вещи.

— К чему топор? — Глаза Балинта пристально уставились на Вольфа.

— В дороге всякое случается. Может, встретится кто-нибудь или еще что. Ясно?

Утро выдалось безоблачным, ясным. Иногда они останавливались, подолгу прислушивались, затем шли дальше. С болота поднимались зловонные пары.

Балинт какое-то время безропотно шел следом за Вольфом, но потом неожиданно заупрямился:

— Куда ты меня завел, старый черт? Ты что, шутить со мной вздумал?

Чужак схватил Вольфа за шиворот, крепко тряхнул. Вольф с тоской подумал, что пограничники, должно быть, и впрямь задержались где-то в пути, иначе бы он давно заслышал шаги и вовремя подал весть.

— Другого пути тут нет, — прохрипел Вольф, пытаясь освободиться от мертвой хватки Балинта.

Но слишком неравны были силы, Михай жал и жал его к воде, к зловонной жиже, норовя утопить, и тут Вольф вспомнил о топоре, предусмотрительно захваченном в дорогу.

Чужак улыбался холодно и надменно, словно говорил: «Дочь твоя была моей, только моей и ничьей больше!» Вот это лицо, эту улыбку старик и разрубил, и сам вскоре рухнул без сил…

Когда очнулся и понял, что произошло, он не на шутку перепугался. Чужак лежал неподвижно, обезображенное мощным ударом лицо успело закостенеть и поблекнуть. И тогда Вольф что было сил кинулся бежать — прочь от гиблого места, прочь от наваждения, от того кошмара, который предстал перед его глазами.

Конечно, он не сомневался, что рано или поздно до него доберутся, найдут. Но тогда… тогда страх сковал его по рукам и ногам, вынудил замкнуться в себе и ждать, ждать…

Корбуй и Хорват, когда Вольф закончил рассказ, почти одновременно вздохнули. Хорват глухо сказал:

— Эх, старик, старик, что же ты натворил? Сколько из-за твоего упрямства нервов потратили! Сколько людей от дел оторвали! Неужели б тебе не поверили?