Расплата - [18]

Прикосновение рук Сиди Бея, обвившихся вокруг его шеи, потрясло Билла. Год назад, когда старику было уже под семьдесят, он не уступал в силе мускулистым парням, работавшим на первом этаже, ворочал мешки с зерном, поднимал на вытянутой руке бочонки с маслом. Теперь же его руки, лежавшие на шее Билла, были слабыми, как прутики. Билл наклонился и прижался лицом к лицу Сиди Бея, потерся щекой о его жесткую бороду, в глазах пощипывало. Только через несколько секунд он смог наконец поднять голову и заглянуть старику в глаза. На изможденном лице они казались огромными, веки истончились и стали почти прозрачными. Необыкновенная, утонченная красота этих глаз до глубины души потрясла Билла.

— Сиди Бей, как хорошо снова вернуться к вам! Как вы себя чувствуете?

— Я же сказал вам, Уильям, что умираю. — Губы старика раздвинулись в улыбке, он положил руку на руку Билла. — А вы? Как мир обходится с вами? Стали ли вы таким же богатым, каким был мой сын?

— Мои дела идут как будто прекрасно, — криво улыбнулся Билл. — Вы же знаете, по-прежнему охочусь за богатыми вдовами… — Он крепче сжал костлявую руку старика. — И разве, Сиди Бей, деньги что-нибудь значили для Ахмеда? Единственное, чего он по-настоящему хотел, — это быть личностью, и он ею был. Стал отличным модельером, не хуже Диора или Сен-Лорана. Постарайтесь утешиться хотя бы этим. Он добился своего и был счастливейшим из людей.

— Таким счастливым, что покончил с собой. — Прежняя суровая ирония сверкнула в глазах Сиди Бея.

— Я сам задавал себе эти вопросы. — Плечи Билла поднялись и опустились. — Вы же знаете, Сиди Бей: я давно не виделся с Ахмедом. — Он помолчал, будто снова услышал зов Ахмеда, его все бо́льшую и бо́льшую настойчивость, звучавшую в нем мольбу, видел и себя. Вот его рука тянется к телефонной трубке, а потом отдергивается от нее. В те выходные собственное счастье вытеснило из его сердца беду друга. — Что в последнее время происходило с Ахмедом? Что заставило его сделать то… что… он сделал?

— Что с ним происходило? — вздохнул Сиди Бей. — Не знаю, друг мой. Но он был сам не свой. Когда он навещал меня, казался возбужденным, раздражительным, и мы решили, что он стал наркоманом.

— Наркоманом? Ахмед? Да этого не может быть!

— Возможно, вы правы, но я уверен, что он что-то принимал. Какие-то пилюли или что-то в этом роде. Он сидел здесь, разговаривал со мной, а я видел, как он мучился, не мог места себе найти. Потом исчезал на несколько мгновений в своей комнате, а когда выходил оттуда, держался совершенно спокойно, все как рукой снимало.

— Ушам своим не верю, — покачал головой Билл. — Он презирал кокаинистов. Я наблюдал за ним на вечеринках в Нью-Йорке, там публика накачивалась всякой дрянью, а самым крепким, что потреблял на моих глазах Ахмед, было шампанское. Причем ему вполне хватало одного бокала. Если же он в самом деле стал наркоманом, то это произошло с ним неспроста.

— Так оно и было, Уильям. — Сиди Бей кивнул в сторону кухни, где сновала Кельтум, пытаясь обратить на себя внимание. — Кельтум тоже это чувствовала. Она старалась помочь ему, хотела вырвать из этой трясины, отвадить его дружков. — Голос старика звучал все тише и тише, и Билл наклонился, чтобы лучше слышать. — Вы знаете, она вернулась… вернулась из Нью-Йорка и сразу же попала в сети этого Бухилы.

— Ммм. Прошу прощения, Сиди Бей, — закусил губу Билл. — Ей было тогда очень тяжело, вся душа ее была изранена. Надеюсь…

Сиди Бей почувствовал его смущение, улыбнулся и, покачав головой, прервал его.

— Думаете, я не вижу, что вы вините в этом себя? Она была молодая, очень впечатлительная. А вы поступили как человек чести. Многие мужчины воспользовались бы ее состоянием. Вам не в чем упрекать себя.

— За исключением того, что я отправил ее домой с кровоточащей раной в душе.

— Пожалуйста, не вините себя ни в чем, Уильям. Все это произошло совершенно случайно. Рана была в ее душе до приезда в Нью-Йорк. Такова натура Кельтум.

— Как бы то ни было, я отослал ее домой вполне готовой для совершения подвигов во имя Бухилы.

— А вы не понимаете, что́ она находит в нем и в его движении? — тихо вздохнул Сиди Бей. — Возможно, я тоже не понимаю. Когда я приехал сюда, у меня и в мыслях не было ничего подобного. Но молодежь больше не верит моему жизненному опыту. Они злые. Нетерпеливые. Готовы взяться за что угодно, пойти за кем угодно, лишь бы им предложили приемлемый, по их мнению, выход из их положения или хотя бы сносное существование.

Билл бросил взгляд на дверь в кухню.

— И вы думаете, Бухила способен дать им это? — шепотом спросил он.

— Я-то, возможно, и не думаю так, но им кажется, что он выполнит свои обещания. Вот в чем разница. Скажу только, что с тех пор, как Кельтум сблизилась с ним и прониклась его идеями, она стала примерной дочерью. Я понимаю, это эгоизм, но, когда она жила так, как живут современные молодые француженки, мы очень редко видели ее дома. Теперь же она все время с нами и заботится обо мне. Только не в то время, — тут в его глазах снова сверкнула ирония, — когда уходит служить своему обожаемому имаму.

— Нет худа без добра, Сиди Бей. И я рад этому. Но как она пыталась помочь Ахмеду? Втягивала его в секту?