Расплата - [20]

Долго не расходились диверсанты — шумели, спорили. А Симачкин вроде бы скис, увял, больше отмалчивался. Видно было: в отношении самого себя он еще не принял никакого решения.

В тот день Белянушкин встретил несколько близких ему людей, поговорил по душам…

Вечером диверсанты опять сгрудились у костра, продолжая судачить. Одни считали, что нужно сложить оружие и разойтись кто куда хочет, Белянушкин пусть вернется к русским и укажет им место, где это оружие находится; другие — послать в русскую комендатуру делегацию из трех человек, которая должна выяснить условия сдачи и, в частности, отпустят ли их домой или арестуют; третья группа — пойти всему отряду к Лишучженю, остановиться на опушке леса, выставив наблюдателей, и послать гонца в комендатуру с просьбой прислать представителя для переговоров. В случае если вместо представителя к ним станет приближаться советская воинская часть, то тогда всем вернуться в урочище и разойтись по тайге.

Большинство диверсантов высказались за второе предложение. Избрали делегацию из трех человек, которые поздно вечером отправились в путь. Однако, не успев покинуть урочище, заколебались, вернулись в отряд, заявив, что пусть к гепеушникам идет тот, кому жить надоело. Тогда диверсанты проголосовали за третье предложение. И рано утром расположились на опушке леса километрах в пяти от города, отправив гонца в комендатуру.

Белянушкин уверял, что он не нажимал на диверсантов, а убеждал их. Возможно, поэтому почти все они сдались. Сбежали лишь двое.

Я отпустил Белянушкина домой, предупредив, чтобы он прибыл сюда на другой день в гражданской одежде.

В кабинет вскоре вошел Симачкин. Усевшись на стул, глядел на меня злобно, словно затравленный волк, немигающими желтоватыми глазами. О себе рассказал: ему 51 год, родился в Западной Сибири, в селе Приозерье, Юргинского уезда, в крестьянской семье. Три года воевал на германском фронте, после революции вернулся в родное село. Зимой 1919 года его мобилизовали колчаковцы — воевал, отступал и ушел в Маньчжурию. Поселился в Лишучжене, работал у торговцев грузчиком. Завел семью — есть жена, двое детей, имеет собственный небольшой дом. В 1932 году через колчаковского офицера Подлысина познакомился с японцами, которые и втянули его в тайные мероприятия. Официальная должность была — помощник начальника охранного отряда Лишучженьской миссии. На самом деле переправлял в советское Приморье японских агентов, вел наблюдения, по заданию японцев, за Белянушкиным, Терещенко и другими эмигрантами, которым они до конца не доверяли. Симачкин назвал 15 агентов этой миссии, упомянув о их конкретных действиях против СССР.

И на этом опросе я сидел как на горячих углях, с нетерпением ждал: вот-вот Симачкин произнесет фамилию Кунгурцева. Но — тщетно. А между тем Симачкин сообщил, что в его распоряжении имелось два пункта на границе, через которые переправляли японских агентов в Приморье. Перечисляя их, назвал Коршуна — двадцатилетнего агента, переброшенного вместе с японцем Хасирой в ноябре 1944 года севернее Имана.

«Кто такой Коршун?» — «Как я понял, Коршун — кличка агента, фамилии его не знаю». — «Где родился Коршун и кто его родители?» — «Не знаю». — «Кто готовил Коршуна?» — «Харбинская японская военная миссия, а переброской в СССР руководил Хасира». — «Каким способом переправили Коршуна в СССР?» — «Перебросили на лодке через Уссури». — «Сколько человек было в лодке?» — «К реке мы подошли втроем: Хасира, Коршун и я. Там уже находилась лодка с гребцом. Хасира нас проводил, а сам остался на берегу. Я сидел на корме лодки, управляя ею. Коршун — на носу. Его мы высадили на правом берегу реки и сразу же отправились обратно. Вскоре я нашел Хасиру и доложил ему о благополучной переброске Коршуна. До рассвета мы сидели с Хасирой у места переправы, укрывшись плащами, — надо было убедиться, что Коршуну удалось уйти в советский тыл». — «Какое задание имел Коршун?» — «Это мне неизвестно». — «Способ связи с ним?» — «Не знаю». — «Что сообщил Коршун с территории СССР о выполнении задания?» — «Если сообщил что-либо — только японцам».

Итак, сомнений не было: Кунгурцева перебрасывал в Приморье Симачкин. Но и тот не раскрыл его шпионскую личность…

Заканчивая разговор с Симачкиным, я сказал, что его придется взять под стражу. Он к этому был готов и робко попросил отпустить его домой — «на побывку». Я разрешил сходить домой, но только утром, вместе с моим помощником.

В то же утро взяли под стражу Белянушкина.

В Лишучжень прибыл второй эшелон отдела во главе с заместителем его начальника подполковником Тесленко: оперативные работники, следователи, технический персонал и более половины роты охраны.

Подполковник Тесленко осмотрел здание миссии, проверил документацию, поинтересовался о задержанных, а их было уже более шестидесяти. Остался доволен: «Молодцы, молодцы, ребята! Столько шпионов в кучу собрали. Такого букета в жизни не видел».

Мне и старшему лейтенанту Тимофееву было велено сдать дела и убыть на командный пункт армии.

Прибыл с этой группой сотрудников отдела и старший следователь капитан Таранихин. Перед самым отъездом я ознакомил его с материалами, касающимися дела Кунгурцева. Не забыл сказать и о том, что ездил в Мулинэ где якобы жил Кунгурцев. Следов его пребывания здесь не нашел. Указанный им адрес, где будто бы живут его родители, — ложный: на этом месте — контора шахтоуправления.