Расплата - [38]

Он понял давным-давно, что осуждение должно быть оставлено богу.

А не знал ли он сам, что значит грешить?

Каково это – чувствовать силу зла?

Сколь тяжело не преступать законы божьи?

Ему придется быть осторожным, подумал он, вспоминая, как легко грех постучал к нему в дверь и как быстро и охотно он ее открыл. Он пообещал господу и самому себе, что никогда больше ее не отопрет.

Он надеялся, что не солгал.

Из затеи с Интернетом ничего не вышло. Оливия выключила свой лэптоп и потерла шею. Сидя на старом бабушкином диване в гостиной, она взяла успевшую остыть чашку с чаем и нахмурилась. А что она, собственно, ожидала? Что все священники в штате Луизиана разместят свои биографии с фотографиями на каком-нибудь сайте типа «Все священники юга»? И даже если бы она нашла фотографии с информацией в Сети, что бы из этого вышло? Она в любом случае не смогла бы узнать этого парня в толпе. Да и вообще он, может, даже и не был священником. Вдруг он просто надевал стихарь, который обычно приберегал для Масленицы. Тот, которому он позволял сгорать в огне. В этом было больше смысла.

«Прекрати», – сказала она себе, направилась на кухню и поставила чашку в раковину. День уже клонился к вечеру, солнце быстро садилось, и над рекой постепенно темнело. Дождь почти прекратился, но по небу по-прежнему плыли тучи, отчего день казался безотрадным и унылым. Хайри С калачиком свернулся на тряпичном коврике возле задней двери. Он поднял взгляд, забил хвостом по полу, затем широко зевнул и снова положил подбородок на лапы. Чиа негромко свистнула, затем попила воды из своей мисочки.

Оливия взглянула на стул с плетеной спинкой, на котором лишь несколько часов назад сидел Рик Бенц. Здоровяк с лицом человека, уставшего от жизни, до тех пор, пока он не улыбался, и тогда он превращался в красивого, решительного мужчину с умными глазами и острым чувством юмора. Ей это нравилось. Он мог сдержаться, но умел и уколоть в ответ. Интересный мужчина, но неприступный. Он полицейский; его интерес к ней был чисто профессиональным, и он думал, что она ненормальная. Она читала это в его глазах.

Затем был еще отец Джеймс Маккларен. Голливудский красавец с яркими голубыми глазами и достаточным количеством седины на висках, чтобы сделать его интересным. Вот тебе и неприступность! Он ведь священник, преданный богу и давший обет безбрачия. Какая жалость, подумала она, вспоминая, как он спускался по лестнице и как ее взгляд задержался на его бедрах и ягодицах...

«Ты слишком долго была одинока, Бенчет, – проворчала она недоверчиво. В последнее время ее либидо пыталось наверстать упущенное время. Она – женщина, которая после разорванной помолвки поклялась больше никогда не связываться с мужчинами. И вот сейчас ей в голову приходили нелепые сексуальные фантазии о двух мужчинах, с которыми она никогда бы не смогла встречаться и уж тем более строить совместную жизнь. – Бенц прав, ты ненормальная», – пробормотала она.

Хайри С вскочил и зарычал.

– Что?

Пес бешено залаял и бросился к входной двери, подняв такой шум, который поднял бы и мертвых в трех ближайших приходах.

– А ну тихо! – велела Оливия и последовала за ним к двери с некоторой надеждой услышать звон музыкальной подвески. Это, наверное, Бенц, который узнал что-то новое или хотел задать вопрос.

Но, выглянув в окно, она никого не увидела. Пес продолжал лаять, наскакивая на дверь, словно с другой стороны кто-то был.

Оливии стало не по себе. Она встала так, чтобы окинуть из окна взглядом все крыльцо. Но ничего не увидела. Ни малейшей тени. Она вспомнила о бабушкином дробовике в чулане под лестницей.

«На всякий случай, – говорила бабушка. – Никогда не знаешь, чего можно ожидать от людей. Стыдно признаться, но теперь я им не доверяю, как раньше».

«Я тоже», – подумала Оливия. Вспомнив предупреждение Бенца, она отправилась в чулан, вытащила оттуда оружие и, отыскав коробку с дробью на полке, зарядила эту чертову штуку, щелкнув затвором. Затем, сказав себе, что в понедельник утром первым делом она вызовет охрану, Оливия зашагала к входной двери и распахнула ее. Снаружи не раздавалось ни звука. Ни малейшего дуновения ветра, кваканья лягушки-быка или жужжания насекомых. Царила полнейшая тишина. Словно все вдруг остановилось. Она вышла на крыльцо, и Хайри С, стараясь держаться к ней поближе, принялся негромко рычать, словно ему было страшно.

– Все в порядке, – сказала она псу, но даже ей самой собственные слова показались фальшивыми. Обнадеживающими. Необоснованными.

Пес заскулил.

– Иди сюда. – Взяв пса с потертых досок крыльца свободной рукой, Оливия устремила пристальный взгляд в сумерки. Тени, казалось, перемещаются, или это была иллюзия, вызванная угасающим светом. Воздух был прохладным и неподвижным, в небе едва виднелись неподвижные облака. Она запустила пальцы в загривок Хайри С, и он, вздрогнув, заскулил. – Пойдем в дом, – прошептала она и, войдя внутрь, заперла за собой дверь, раздумывая, хватит ли у нее смелости по-настоящему выстрелить из дробовика.

Она была не из пугливых. Жизнь в одиночестве обычно не представляла никаких проблем, но сегодня вечером ей хотелось, чтобы рядом с ней кто-нибудь был. Кто-нибудь большой, сильный и бесстрашный. Перед ее мысленным взором мелькнуло лицо Рика Бенца. Он был большим. Сильным. Решительным. И у него было оружие. А еще был Джеймс Маккларен. На его стороне был господь. Несомненно, это лучше, чем оружие.