Расписка на голубой квитанции - [4]

У Вейна все поплыло перед глазами.

– Другого выхода нет? – пробормотал он.

– Другого выхода для вас нет. Значит, я жду вас через две недели. Всего хорошего.

Вейн повернулся и слепо, неровными шагами направился к двери.

Позади него кашлянул старик.

– Между прочим, я слежу за вашими успехами и очень вами доволен. Разрешите дружеский совет – не слишком увлекайтесь женщинами: они уже давно мои союзницы.

Короткий смешок звенел в ушах Вейна, когда он выбирался из лавки и брел по сумеречным улицам к себе домой.

Вейн был бессилен. У него не было выхода. Он должен написать портрет, в котором бы сияла душа модели. Он должен отдать этот портрет старику, отдать ему душу, которой бы тот утолил свою невиданную страсть.

Но кто будет позировать для портрета?

Вейн не мог пожертвовать ни одним из уже написанных портретов. Все они были в руках посредников и приносили деньги. Кроме того, нельзя отдавать душу, невинного человека в лапы этого черного существа, маскирующегося под старенького владельца ломбарда.

Нет, модель должна быть совершенно новой. Как намекнул старик, самый лучший выход написать портрет человека, исчезновение которого будет на руку Вейну.

Да, это выход. Он не сомневался в том, что случится, когда он отдаст портрет: тот, кто будет на нем изображен, навсегда исчезнет с лица земли.

Так кто жеэтобудет?

На какую-то секунду Вейну пришла дикая мысль нарисовать портрет Нади. Он припомнил последний холст маслом – вспомнил чувственные губы, жадные глаза, зловещие брови.

Портрет как зеркало отражал эгоистичную душу Нади, Вейн был в этом уверен.

Но он не мог предать ее. Какой бы она ни была, ему было ее жалко. Если бы не жена, он завоевал бы ее навсегда.

Если бы не жена…

Вейн встряхнулся, дернул головой.

Он взлетел по лестнице в свою квартиру, распахнул дверь. Его жена отдыхала в спальне. Он, крадучись, подошел к ней, кашлянул.

– Мари! Пойди-ка сюда на секунду. Кажется, мне пришла в голову замечательная мысль.

Мари очень взволновала мысль, что Эктор Вейн решил писать с нее портрет. Ее робкая любовь и благодарность так и светились в ее глазах во время работы. Куда более неопытному художнику и то не удалось бы избежать отражения ее души, которая вся, как есть, запечатлелась на лице этой женщины.

Но Эктор Вейн был отнюдь не новичком. Его кисть была быстрой и уверенной. Еще несколько сеансов – и он, закончив предварительный набросок, стал писать маслом. Неделя пролетела быстро. Вейн понял, что создает шедевр. Работа шла легко. Мари не знала усталости, она могла позировать бесконечно.

На девятый день сеансы закончились, и Вейн, отступив, смотрел на Мари, его Мари, почти как живую.

Он сделал то, что нужно.

В следующие два дня Вейн закончил фон. И только тогда он, дав себе отдых, проспал целые сутки.

Мари, увидев законченный портрет, расплакалась от счастья.

Вейн не мог смотреть ей в глаза. Он отвернулся, его жгло раскаяние. Но ничего не поделаешь.

За эту неделю Вейн ни разу не вспомнил о Наде. Теперь же он хотел видеть ее.

– Дорогая, ты очень устала, – обратился он к жене, протягивая ей пачку денег. – Не могу выразить словами, как я тебе благодарен за все то, что ты сделала для меня. Я хочу, чтобы ты поехала в город и купила все, что пожелаешь, – шляпки, платья, что хочешь.

– Но Эктор…

– Поезжай. Пожалуйста, я тебя очень прошу.

Вейн отвернулся. Он не мог выносить ее вида, видеть, как сияют любовью ее глаза.

Мари оделась, вышла из квартиры. Вейн позвонил Наде.

Ее голос в телефонной трубке звучал сварливо.

– Куда ты пропал? Я ждала больше недели, а ты ни разу не позвонил. Я знаю, ты сейчас начнешь оправдываться, но я не хочу тебя слушать.

– Приходи и увидишь мое оправдание, – сказал Вейн.

Через час Надя приехала. Вейн с торжествующим видом провел ее в квартиру.

– Я был занят, – сказал он. – Но не скажу тебе чем. Лучше ты увидишь это собственными глазами.

Он подвел ее к портрету, стоящему на мольберте у окна, и сорвал драпировку. Надя молча смотрела.

– Что ты об этом думаешь? По-моему, это самое лучшее, что я создал. Посмотри, сколько здесь жизни.

Надя повернулась к нему. На ее лице была написана такая ненависть, какой Вейн никогда в своей жизни не видел.

– Так вот в чем дело, – Задыхалась от гнева Надя. – Ты написал ее портрет. Мой портрет у тебя никогда не получался, тогда ты решил нарисовать ее. Ты это сделал потому, что любишь ее, всегда ее любил.

– Надя, я…

Она ушла. Дверь захлопнулась, и оправдания Вейна повисли в воздухе.

Вейн смотрел на портрет. Надя сказала, что он любил жену. Но ведь он не любил ее. А Надя ушла, убежденная в обратном, и он остался один. Его план провалился.

Поэтому Вейн поступил так, как привык поступать, когда у него что-то не получалось: ушел из дома и напился.

Вернулся он поздно.

Мари встретила его на лестнице. В воздухе стоял какой-то странный запах, Мари изменилась в лице. Вейн видел ее заплаканные глаза.

– Эта женщина… – начала сквозь слезы Мари. – Привратник сказал, что она пришла сюда сразу после того, как ты ушел. Он впустил ее: она сказала, что вы договорились. И подожгла… О, Эктор!

Вейн бросился в свою мастерскую, увидел закопченные стены, обугленную мебель. Увидел черную кучу золы там, где он держал свои бесценные картины.