Распечатки прослушек интимных переговоров и перлюстрации личной переписки. Том 1 - [129]

— Ка-а-аррра-а-бок а-а-бррра-а-нил! — как будто не замечая ее вопросов, — жеманно вспоминал, танцуя по рассыпающимся под его ногами снежным холмикам (вслед за голосом, танцующим на сахарно рассыпающейся букве «р»), избегая прямых попаданий в кювет, Крутаков, забегая все время чуть-чуть вперед нее, хохоча, и, на ходу, вытягивая вперед правую ладонь, развернув ее кверху, так, как будто бы на ней вправду до сих пор удобненько лежала спичечная коробочка. — А дети же — как са-а-аррроки, пррра-а-аво слово! — (на этой фразе Крутаков умудрился язвительно зыркнуть на нее через плечо в этом быстром танце по льдинкам.) — Я ж в коррридоррре уже видел, что Жиррраф всё к коррробочку пррримеррривается! — (Крутаков как ни в чем не бывало, как будто он давно уже отличнейше изучил ледяной карьер, скакнул, не глядя под ноги, сразу через три глыбинки — и — к жуткой зависти Елены — приземлился чин чинарем, на следующий небольшой холм в центре лужи, даже не поскользнувшись, ловко балансируя — и все так же непринужденно вытянув вперед руку с мнимым коробком и с наслаждением жеманничая с собственными воспоминаниями.) — Я жгу спички — фонарррика не взял — а этот хитррра-а-ван за мной! — (Евгений совсем уже не смотрел под ноги — а резкие его взгляды по сторонам однозначно и бесповоротно стирали улицу Горького из зрения и вызывали из небытия подвальные стены.) —…Показываю ему лабиррринт… А там поворррот есть один каверррзный — вы с Солянки туда залезли — или откуда? — (Крутаков вертел головой и руками так убедительно, что Елене и вправду уже виделась вокруг только топография, вызываемая к жизни его рассказами.) — Там же несколько входов в подвал в ррразных местах! — (Крутаков ткнул рукой в трех разных направлениях.) — Знать только надо, где… Коррроче, я споткнулся, выррронил коррробок — рррыскаю там в темноте, как дурррак — оррру… — (Крутаков округлил свои чёрно-вишневые глазищи с наигранным негодованием.) —…Думаю: ну ладно, ррребенок в прррятки захотел поигрррать, прррисел, наверррное, думаю, тут, за поворрротом… И тут — глазам поверррить не могу! Метррров за сто от меня, черррез целые два пррролета коррридоррра, совсем в дррругой комнате: Жиррраф спичками чиррркает! — с хохотом возмущался Евгений, играючи перескакивая с колдыбины на колдыбину, — и вдруг разом посерьезнев, обернулся к ней ровно на миг, и спросил: — Вы что, пррравда не знаете, что в этих Солянских подвалах рррастррреливали? Там же несколько этажей вглубь, под землю уходит. Вы что, не знаете, что там, рррядом, на горррке, в бывшем Ивановском монастыррре вообще концлагерррь НКВД был?

Елена застыла, не в состоянии сделать больше ни шага.

— Пойдем, чего вы застррряли… Я пррросто Жирррафу хотел показать… Жалко, что маленький еще, не понимает, ррразумеется, ничего… Но прррросто у меня такое пррредчувствие, что они входы в эти подвалы сейчас очень скоррро заколотят… — Там же в глубине, во многих комнатах следы от пуль на стенах. Кто знает, что там будет, когда Жиррраф вырастет, да вообще, кто знает, что со мной будет к тому вррремени, смогу ли я ему эти подвалы показать… Чего вы нахохлились? Ррраскажите, как вы к Дябелеву-то попали?

Стараясь не подавать виду, что рассказываемое как-то слишком лично (как отзвук далекого, весеннего, Склепова чуда) ею чувствуется, изо всех сил тужась выглядеть как можно взрослее, но всё равно запинаясь и смущаясь, и именно от смущения чуть-чуточку героизируя историю, отрывисто рассказала про звонок Кагановичу, — и тут же, почувствовав, что лопнет от любопытства, если не спросит совсем о другом — выпалила:

— А где же мама Жирафа? Где ваша жена? И вообще — почему вы его так странно называ…

— Как где?! — удивленно перебил ее Евгений, — вы же ее видели сейчас — в прррихожей! — проговорил он таким тоном, так, как будто и впрямь устроил там для нее чуть ли не церемониал знакомств и как будто Елена всех в Дябелевской галдящей ободранной прихожей обязана узнавать. — Я же пррри вас у нее книжку почитать пррросил!

— Какую книжку? — глупейше переспросила Елена — потому что ни о какой книжке не слышала.

— Ну как — Кена Кизиии, — пропел опять Евгений имя с идиотским ударением на второе «и». — Ну что вы остолбенели опять? — пойдем, пойдем, а то здесь совсем моррре ррразливанное что-то, не останавливайтесь там на этом полуострррове — там скользко. Прррыгайте, прррыгайте вперрред скорррее! Что вы на меня так смотрррите? Аккуррратней, говорррю же ведь: скользко же ведь, — успел подхватил он ее под локоть, когда она приготовилась было растянуться — но чудом протанцевала на мысках по узкой спрессованной снежной бровке у цоколя.

— Забавные у вас отношения с женой, — растерянно передразнила его Елена, чуть оправившись от невольных балетных упражнений, и застыв уже на следующем островке. — «Дай мне, дорогая, книжку на недельку»! Ой, дайте мне руку, пожалуйста!

— А мы с Марррусей же ррразбежались давно уже! — благодушно и весело, запросто разъяснил Евгений, стаскивая ее, как Мазай зайца, с очередной затопленной, рушащейся под ней, горы. — …Как-то мы с ней давно поняли, что когда мы не вместе — нам лучше… — добавил Евгений уже почти серьезным голосом, заметив, как вытянулось у Елены лицо от легкой, спринтерской какой-то терминологии, кодировавшей развод. — Зато теперррь у меня ррродительские дни с Жирррафом! — довольно выграссировал он, когда они — впервые с момента выхода на Горького — оказались оба на устойчивой, хоть и мокрой, асфальтовой суше — размером с две журнальных страницы.