Распад. Судьба советского критика: 40—50-е годы - [8]

3 апреля к 14 часам Тарасенков с замиранием сердца входит в здание ЦК на Старой площади. Про себя отмечает, что попускают его по партбилету. У охраны видит список приглашенных, в нем Поспелов, Ильичев, Гугоров, Поликарпов, Твардовский, Тихонов, Вишневский. Сначала их держат перед огромным кабинетом, где заседает Маленков с членами ЦК.

Наконец нас зовут на заседание оргбюро. Входим. Просторная светлая комната на 5 этаже. Большой стол под зеленым сукном. В крайнем его конце — Маленков, за столом — члены оргбюро (кроме Сталина и Жданова). Во втором ряду вижу Поспелова, Мишакову, Иовчука.

Мы все приглашенные садимся на диван у другой стены.

Маленков открывает заседание. На повестке дня вопрос о журнале «Знамя». Маленков говорит:

— К нам поступило письмо заместителя редактора журнала «Знамя» тов. Тарасенкова. Я думаю, попросим тов. Александрова доложить нам его, изложив не полностью, а в важнейших моментах. Все читать не надо.

Александров встает, спокойно, точно, очень подробно, почти наизусть передает содержание, и даже стиль моего письма, опуская лишь место о Тихонове.

Слово получает Поликарпов.

Он пытается отбиться. Он отрицает зажим, администрирование. Он нападает. Следуют цитаты из моей статьи «Среди стихов» («Знамя». № 2–3.1946), где я говорю о хороших традициях в литературе Одессы. «Что это за традиции Адалис и Олеши? Куда нас зовет Тарасенков?» Следуют цитаты из моей статьи о Пастернаке («Знамя». № 4. 1945 г.), там, где я сравниваю Пастернака с Левитаном и Серовым». Да, тут у нас с Тарасенковым разногласия действительные»… Поликарпов, однако, очень робеет. Держится нервно, как нахулиганивший школьник. Успеха не имеет.

Получаю слово я. Говорю спокойно. Волнение уже где-то позади. <…> Слово получает Вишневский. Он начинает с рассказа о том, что такое «Знамя» (накануне мы с ним проштудировали комплект «Знамени» за 15 лет), каковы его военные и литературные традиции.

— Кто спорит с Поликарповым? Я хочу рассказать о Тарасенкове. Это балтийский офицер. Когда он взорвался в море, он ощупал партбилет, пистолет, прыгнул в воду, плавал в море несколько часов. Его подобрал другой наш корабль. Мокрый он явился в политуправление флота: «Готов к новым заданиям». Я хочу напомнить Поликарпову, как мы пришли с войны и устроили первый вечер офицеров-литераторов в «Знамени». Выступает полковник генштаба Болтин.

Поликарпов шлет мне записку: «Что это за мелкобуржуазная болтовня?!» и демонстративно покидает собрание. Я положил эту записку в карман, не помню, цела она или нет. Или другой случай. Стоит как-то группа офицеров-писателей, разговаривает. Проходит Поликарпов и бросает насмешливо:

— «Аристократы!..» Что это? Шутка? я попросил так с нами не шутить. Вера Инбер провела всю блокаду Ленинграда. Старая беспартийная женщина встретилась в конце августа 41 г. на ст<анции> Мга с некоторыми ленинградскими писателями. Спросила: — «Вы куда?» — они машут рукой на Восток. — «А вы куда?» — «Я в Ленинград». Инбер вела себя в Ленинграде превосходно. Она вступила в эти годы в партию. Почему же ее книга, признанная дважды редколлегией «Знамени» вполне пригодной к печати, встречает такое противодействие со стороны Поликарпова? Почему Инбер буквально зарубили на редсовете издательства «Советский писатель»? А Панова? Это чистый, молодой талант. Мы обрадовались, когда она принесла к нам свою рукопись. Тов. Поликарпов и здесь ставит палки в колеса. Почему у нас в ССП так? Почему писателей никто после войны не встретил, не поговорил, не спросил, — что у вас на душе, на сердце? В этом духе Вишневский строит всю речь. Он обращается к Поспелову: — «Я правдист, но я захотел выступить против повести Леонова, напечатанной в «Правде» — «Разве это не право литератора?» Вишневский отстаивает право на спор, на дискуссию по литературным вопросам.

Далее выступают Твардовский, Иовчук, очень неуверенно Тихонов. И, наконец, берет слово Маленков.

Пантеон советских богов, сидящих в ЦК, наблюдал и судил простых смертных и следил, чтобы не нарушался порядок и закон. Во всяком случае, обставлено дело было именно так. Поликарпов в этой античной драме выглядел, как смертный, возомнивший себя бессмертным, за что и был наказан.

Звучит заключение Маленкова, Тарасенков передает его речь.

— По-моему, правда на стороне товарищей из «Знамени» Мы их поддержим. Преступник Поликарпов или не преступник? Вот что важно, — в результате его ошибочных действий мы могли бы потерять хорошего писателя Панову. А мы узнали ее через журнал «Знамя». Грубая ошибка Поликарпова. Сейчас все признают, что и Инбер, и Панова написали талантливые, хорошие книги. Но мало того, что т. Поликарпов ошибается, он свою неправильную по существу точку зрения отстаивает неправильными методами. Вы товарищ Поликарпов не выражали мнения Центрального комитета партии. Зачем использовать свой авторитет и запрещать издавать Инбер отдельной книгой? — Ошиблись вы и с Пановой.

(Поликарпов с места, чуть слышно:

— Это моя личная ошибка…) Маленков:

— А нам от этого не легче. Из-за этой вашей ошибки мы могли потерять хорошего писателя. Вы говорите, что у вас не было конфликтов с другими журналами. А может быть, не было потому, что они не подавали своего голоса. Товарищи из «Знамени» смело вскрыли недостатки в работе Союза писателей, и мы встаем на их поддержку. Неправильный у вас подход к делу, тов. Поликарпов. Тов. Поликарпов неправ по существу. Сомневаюсь, чтобы он мог дальше осуществлять руководящую роль в Союзе Писателей. Вряд ли его правильно там оставлять. В Союзе Писателей должны быть работники другого рода.