Расовые мифы нацизма. Врага надо знать! - [11]
Впрочем, Германия еще очень долго оставалась культурной и экономической обочиной Европы, «очагом культуры» которой по-прежнему оставалось Средиземноморье. Италия лидировала в Европе по уровню искусства, ремесел, по развитию городов. Во Флоренции уже в 1338 г. проживает 90 тыс. человек, от нее не отставали и другие города: «В Палермо жили 100 тыс. человек, в Неаполе — 50 тыс. (по другим данным 100 тыс.). В Милане в конце XIII в. население достигало 100 тыс. (по другим данным, 200 тыс.)»[98] (в 1288 г. в Милане было 12,5 тыс. домов, во многих из которых жило по несколько семей). В Италии «в каждом городе были высшие школы (вроде наших гимназий), а во всех сколько-нибудь важных городах — университеты». «Шестнадцать университетов насчитывалось в Италии еще к началу XIV века».[99] В старейшем, Болонском, училось 20 тыс. студентов.
Иначе дело обстояло в Германии. «Даже наиболее крупные торговые центры имели 8–10 тыс. жителей, в исключительных случаях и более, до 20 тыс., тогда как большинство городов насчитывало менее 5 тыс.».[100] Исключение составлял только Кельн (основанный еще в римское время), где жило около 40 тыс. человек. «Германия до XIV в. не имела собственных высших школ; германское студенчество направлялось за наукой в Париж, Болонью и Монпелье. Парижский тип университета] был перенесен почти целиком на почву Германии, университеты] которой, как продукты искусственные, не выделяются ни оригинальным строем, ни научным подъемом».[101] Первый университет в Германии был открыт в Гейдельберге лишь в 1386 г., причем его профессора приехали из Сорбонны. В целом о развитии образования в Германии в то время немецкий историк Шлоссер говорит как о распространении «итальянской цивилизации в Германии».[102]
Немалая часть населения тогдашней Германии, и особенно дворянство, предпочитала жить грабежом (рудименты древних племенных войн). В XV в. один итальянский прелат писал: «Вся Германия есть вертеп разбойников, а из дворян в Германии считается самым знаменитым тот, кто живет грабежом».[103] В популярной песне того времени пелось:
Все это усугублялось тем, что Германия пребывала в состоянии полной политической раздробленности, будучи разделена на огромное число (к началу XIX в. их было более трехсот) мелких государств — королевств, княжеств, курфюрств, герцогств и т. п.
Но тут возникает оправданный вопрос: как же возникла привычная нам Германия — индустриально развитая, университетская, обжитая и благоустроенная на каждом уголке своей земли и поражающая этим весь мир? И разве это — не следствие «чистоты крови» и прочих чисто германских наследственных добродетелей ее жителей?
Как отмечает историк-германист, профессор МГУ А. Патрушев: «Нацию формирует политическая воля, национальная идея. Такое политическое сознание появилось прежде всего в Пруссии. Поэтому в XIX в. немецкую историю понимали и описывали как путь от возвышения Пруссии в XVII–XVIII вв. через Германский союз к объединению в 1871 г.».[105] Другой российский историк-германист, профессор уже СПбГУ, пишет: «Значение Пруссии определяется тем, что она являлась ядром [современной] Германии, да и сейчас многие политические и иные добродетели имеют прусские корни».[106] Учитывая роль этого немецкого королевства (до 18 января 1701 г. — курфюршества) и его традиций в истории Германии, стоит рассмотреть их подробнее.
«Поразительно, что самое бедное немецкое княжество, не обладавшее никакими богатствами, население которого на 80 % было неграмотным, смогло стать пятой державой континента в относительно короткий промежуток времени между воцарением Великого Курфюрста (1640 г.) и смертью Фридриха Великого (1786 г.)».[107] (Необходимо учесть, что перед этим Пруссия страшно пострадала от Тридцатилетней войны 1618–1648 гг.: «Одна только [Бранденбургская] марка потеряла 140 000 душ на 300 000. Голод, мор и армии соединенными усилиями превратили целые округа в совершенные пустыни».[108]) Добавим к тому же, что сама земля Пруссии — это болота, торфяники или песчаные пустоши (ее даже называли «песочницей Священной Римской империи»).
«Звезда Пруссии в европейской политике взошла практически одновременно со звездой России — в 1640 г. к власти пришел Великий Курфюрст Фридрих-Вильгельм. При нем Пруссия была единственной толерантной и терпимой к меньшинствам европейской страной (в веротерпимости только Нидерланды могли равняться с Пруссией): в 1685 г., когда во Франции отменили Нантский эдикт, Великий Курфюрст (кальвинист, в отличие от своих подданных лютеран) приютил 20 тыс. гугенотов, в 1690 г. из И тыс. жителей Берлина было 4 тыс. гугенотов, а в 1700 г. в Берлине французы-гугеноты составляли 20 % населения. До гугенотов — в 1671 г. — приют в Пруссии находили евреи, потом [в 1686 г. ] вальденсы, [в 1713 г. ] меннониты [7 тысяч из Швейцарии] и [в 1732 г. ] 18 тыс. лютеран из Зальцбурга, вытесненные тамошними католиками».[109] К этому надо добавить переселенцев из Пфальца на Рейне, опустошенного в 1689 г. французской армией: «Из выжженного, покоренного и силой обращенного в католицизм Пфальца толпы народа бежали искать себе нового отечества. Когда они обратились к Фридриху, то он встретил их просьбу с полной предупредительностью, ибо собирался вновь отстроить и заселить Магдебург. Великий Курфюрст не смог поднять этого города из запустения, в которое повергли его [в 1631 г. ] знаменитый пожар и резня, унесшие тридцать тысяч человек и оставившие на месте города только сто тридцать пустых рыбачьих хижин без утвари и без жителей». «1376 семейств, обнимавших собой 7000 человек, приехали в Магдебург и поселились в городе и его окрестностях. Между ними были ученые, богословы, юристы, ремесленники и земледельцы. Эти последние ввели культуру табака, которая стала источником богатства для страны, и с помощью всех этих переселенцев несчастному городу удалось вернуть себе часть своего прежнего благосостояния».
