Расколовшаяся Луна - [40]

— Нет. Нет, я не буду этого делать, — бормотала я, качая головой, зная при этом, что всё-таки сделаю. Кто-то хотел встретиться со мной на Зюльте. Да, шансы были велики, что это был жадный Мар, который хотел либо за папину измену, либо за мою связь с Колином отомстить, а затем удовольствия ради полностью высосать меня. Но также была вероятность, что этот Мар являлся революционером. Революционеры были «хорошими парнями». По словам папы, они существовали, и Колин не возражал по этому поводу. Ах, что значит хорошие парни? Конечно, они тоже были голодны. Но они, по крайней мере, были готовы к теоретическому сотрудничеству с папой. Может быть, сообщение принадлежало одному такому хорошему Мару, и он знал что-то о местонахождении папы — или даст мне подсказку, как я смогу вызволить его.

Мне нужно немедленно ехать. Дни хотя и стали снова длиннее, но если я хотела успеть до сумерек, то мне нельзя терять больше ни минуты. Я взяла пачку денег из копилки на кухне, запихала джинсы, футболку, мой несессер и свежее бельё из чемодана в рюкзак, быстро накормила моих животных, схватила, быстро решив, ключ от Porsche Пауля — забирать Volvo будет стоить мне слишком много времени, а оба гея уехали сегодня утром на бутылочно-зелёном ягуаре Францёза — и покинула квартиру, не оглядываясь назад.

— Вот это да! — прошептала я почтительно, когда при первом красном светофоре у меня появилась возможность остановиться.

Porsche был адской машиной, и она начала мне нравиться. Мой желудок вибрировал в такт с рычащим мотором подо мной, и, из чистого удовольствия похвастаться, я позволила ему дико зареветь и ухмыльнулась мужчине рядом со мной, который с очевидной завистью в глазах вцепился в руль своей серебристо-серой семейной колымаги. Как только светофор переключился на зеленый, я умчалась, чтобы никогда больше не встретиться с ним. Я очень хорошо понимала, что при почти каждом повороте моя жизнь была в опасности, но я была на пути к свиданию с неизвестным Маром на Зильте — и в этом случае белоснежный Porsche представлял меньшую потенциальную опасность. Кроме того, в нем была встроена в совершенстве работающая система навигации. Тем не менее, я старалась ехать не быстрее, чем сто шестьдесят километров в час, и на мокрой дороге замедлять темп, так как хищник, в котором я сидела, реагировал непримиримо на крошечные повороты и неясности.

Но с каждым новым отрезком дороги — то есть с каждой ремонтной работой, которая заставляла меня тормозить — мы лучше привыкали друг к другу, и последние сорок километров шоссе после Нибюля до автомобильного поезда были истинным удовольствием. Кроме меня на дороге никого почти не было, и погрузка сработала удивительно хорошо. Я заехала вверх по пандусу, как будто никогда ничего другого не делала, и уверенно улыбнулась замёрзшему человеку передо мной, когда он подал мне знак проехать к переднему вагону. Всего лишь десять минут спустя поезд тронулся, и я должна была признаться себе, что я Зильт и переезд через море представляла себе намного романтичнее. Намного более голубым и солнечным.

Серое небо плавно перешло в мутно-грязную осушку, и на стороне к открытому морю ветер подгонял чёрные тучи и заставлял гребни волн пениться. Со значительным дискомфортом я смотрела на зрелище природы вокруг себя. Я не боялась ни секунды, что в следующий момент на горизонте поднимется гигантская волна, но и с успокоительной летней свежестью это сцена ничего общего не имела. Порывы ветра неприветливо встряхивали крышу автомобиля, как будто хотели вытащить меня из Porsche, не было видно ни овец, ни чаек и меньше всего я могла поверить в то, что Зюльт лежал под мутно-белым снежным одеялом.

Я даже не вышла из машины, хотя было ещё светло, а сразу же отправилась в сторону Эленбоген, самый северный уголок Зильта. После того как город остался позади, стало так одиноко, а асфальт таким ухабистым, что я ненадолго остановилась, чтобы восстановить дыхание и дать моему сердцу возможность успокоиться. Но оно не сделало этого. Моему сердцу и мне не нравилась эта местность. Даже при солнечном свете, двадцати пяти градусах в тени и при полном штиле я бы не смогла тут расслабиться.

Дюны, казалось, были живыми — в принципе, они ими и были, в конце концов, они ведь двигались, — но у меня было такое чувство, будто у них появляются глаза, как только я поворачиваюсь к ним спиной. Они наблюдают за мной, чтобы потом под незримую команду надвинуться на меня и с наслаждением раздавить меня в своей середине. Я вспомнила картину, которую должна была интерпретировать на экзамене искусства — «Монах у моря» Каспара Давида Фридриха. Я чувствовала себя подобно монаху, только без Божьей помощи. Это было безбожное место, ему не хватало безопасности. Когда я выйду из машины, то буду в его власти.

Я снова завела мотор и доехала до последней стоянки на Элленбогоне. Кроме зияющей, пустынной площади стоянки, в этой части острова больше ничего не существовало. Ни домов, ни отелей, ни молодёжной турбазы. Проще говоря, это означало, что мне никто не сможет помочь, если я буду в опасности. Я должна буду полностью полагаться на себя.