Расколовшаяся Луна - [34]

— Красочное воображение у меня есть тоже, но весёлой и живой я никогда не была, — прервала я его мягко. Меня подгоняло желание вернуть снова улыбку на его серое выражение лица, и мне это почти удалось. После небольшой паузы он продолжил.

— В определённый момент она изменилась… Стала меньше смеяться, больше не писала рассказов, почти не выходила из дома, пряталась, перестала заниматься спортом. И в одно прекрасное утро она лежала со сломанной шеей на тротуаре. Я был в клинике в эту ночь, но моя тогдашняя жена обнаружила её, как она стояла на козырьке крыши, в тонкой ночной сорочке, посреди зимы, голова запрокинута назад, руки вытянуты в стороны. Моя жена сделала ошибку и заговорила с ней… Она упала и тут же умерла. По крайней мере, ей не пришлось страдать. По меньшей мере, в агонии.

— Она была лунатиком, — прошептала я поражённо. Он склонился вперёд и снова взял мои руки в свои.

— Нет. До этого она ни разу не бродила во сне, Елизавета. Что-то заманило её. И она также не хотела убивать себя, как утверждают некоторые. Почему люди встают во сне и занимаются невозможными вещами? Почему?

Он отпустил меня, схватился обеими руками за край стола и так сильно сдавил его, что костяшки пальцев побелели. Медленно он наклонялся ко мне, чтобы твёрдо на меня посмотреть. Я не могла произнести ни звука. Мы всё равно думали об одном и том же. Это было Мар. Это было то, что мы подозревали. Кроме того, у меня было такое впечатление, что доктор Занд нуждался в разговоре, чтобы побороть свою боль, которая в этот момент снова вернулась к нему. Так что я позволила ему говорить — быстро и нетерпеливо, как будто он был в бегах.

— Возьмем, к примеру, Марко. Причина его душевной травмы понятна. В этом нет никаких сомнений. Это были люди. Но представьте себе, мы могли бы убедить Мара освободить его от его травмы. Он смог бы вести более-менее нормальную жизнь, может быть, даже основать семью! Это то, что намеревался сделать ваш отец, не так ли?

— Намеревается, — поправила я его.

— Это только трое моих пациентов. Могу я вам кое-что сказать, Елизавета? Наука не имеет ни малейшего представления о сне и сновидениях. Мы находимся в темноте, в прямом смысле этих слов. И я верю, как и ваш отец, что Мары могут помочь нам, но так же, что они являются самым большим бедствием, которое Бог когда-либо посылал нам.

Что же, существовали ещё чума, и СПИД и цунами и землетрясения и Эд Харди, и Modern Talking, но я не хотела сейчас противоречить ему, хотя он снова успокоился, а его глаза начали опять блестеть.

— Я знаю, — сказала я вместо этого. — Колин рассказывал мне об этом. Но он так же сказал, что это практически невозможно, осуществить эти планы. С одной стороны, мы должны бороться с ним, с другой, использовать в наших целях, и как мы будем решить, кто для чего хорош? Так как все Мары голодны, не так ли? Никто не хочет добровольно отравить себя плохими чувствами. Кроме того, что скажут ваши уважаемые коллеги о ваших новых методах?

— Вы правы. Время ещё не пришло. — Вздохнув, доктор Занд сел на край стола, который теперь выделялся глубокими вмятинами его ладоней. Задумавшись, он проводил по нему рукой. — Но я надеюсь, этот день придёт. И я надеюсь, что вы будите играть в этом роль, Елизавета. Хорошую роль. Вы первый человек, который влюбился в Камбиона и пережил это. Вы умны, любопытны, можете отлично думать логически. Вам просто нужна соответствующая учёба, вы должны научиться немного лучше контролировать вашу чувствительность…

— … что невозможно…, - добавила я колко.

— О, это не так уж и невозможно, — возразил доктор Занд, улыбаясь. Значит, она снова появилась. — Во всяком случае, вы несёте в себе восемьдесят процентов предпосылок, и я не могу принять ту мысль, что после меня никто не подхватит идею с Демонами Мара, как бы абсурдно она не звучала для большинства учёных. Как вы думаете? Вы ведь, конечно, собираетесь поступить в университет, не так ли? И меня сильно удивит, если вы будете изучать литературу или музыку. Вы учёный, Елизавета! — воскликнул он так убедительно, что мне было сложно разочаровывать его.

— Честно говоря, мне сейчас хватает забот о том, чтобы не быть упечённой моим собственным братом в психушку.

— Он вам не верит?

— Ни капельки.

— Тогда оставьте эту тему в покое. Больше не говорите об этом, вы делаете всё ещё хуже. Нельзя заставить людей во что-то верить, чего они не хотят видеть. Это ещё никогда не работало.

Слова доктора Занд всё ещё раздавались у меня в голове, когда я в этот раз позволила отвезти себя автобусу назад в Шпайхерштадт. Неохотно я должна была с ним согласиться. Я не могла заставить Пауля поверить в это. Но так же я не могла заставить себя поверить в определённые вещи, касающиеся его. Например, его истории с Фрацёзом.

В первый момент тот факт, что доктор Занд считал меня в своём уме и существование Демонов Мара возможным, принесло мне огромное облегчение. Здесь, в этом городе, не так далеко, был кто-то, с кем я могла поговорить об этом, в придачу ещё и учёный, чьему суждению можно было доверять. Эта мысль помогла мне заставить замолчать сомнения. Но у него был так же очень сильный мотив: смерть его собственной дочери. Если бы он объявил моего отца сумасшедшим и меня в придачу, он должен был бы этот удар судьбы принять просто так, а именно так, что в нём видели другие: трагический несчастный случай при сомнамбулизме или же самоубийство. Он имел с этого выгоду, что не держал меня и папу сумасшедшими. С этой точки зрения было неудивительно, что он прямо-таки вцепился в его план, с небольшой, но существенной разницей, что он сам не находился в мире Демонов Мара. Он находился на твёрдой почве и избегал того, чтобы его теории проникли наружу. Ведь, так же как и у нас, у него не было никаких доказательств.