Расколотые небеса - [14]

– А ваш «Сапсан», пан полковник? Разве не достижениям российской науки обязаны вы своим «боевым конем»?

– Пф-ф-ф! Боевой конь! Да вы бы знали, пан Бежецкий, – горячился шляхтич, – на каких конях скакали мои пращуры! Между прочим – в атаку на пращуров ваших… А это разве конь? Матка Бозка! Где в нем душа? Где стать, где грация, где красота, наконец?

Генерал в душе не во всем соглашался со своим визави: красота и грация в очертаниях «Сапсана», конечно, присутствовали, но это были своеобразные красота и грация уверенного в себе хищника, этакого «тигра небес», способного себе позволить некоторую показную неуклюжесть, жертву, впрочем, совсем не обманывающую… И правильно не обманывающую: времени у противника «Сапсана», идущего в атаку, оставалось как раз столько, сколько требуется, чтобы перекреститься… Или сразу дернуть на себя скобу катапульты, если к одной из христианских конфессий он не относился – нерасторопных в рай не берут. И доказывали сию аксиому детища «фирмы Дергачева» по всему земному шару…

– Хотя я, – не совсем логично подвел черту полковник, по-мальчишески открыто сверкнув в улыбке отличными зубами, – своего «Хлопчика» ни на кого не променяю. Вам, сухопутным, этого не понять.

– Ну, я, допустим, к сухопутным отношусь не совсем… До Корпуса, знаете ли, довелось полетать. Царицыны уланы, пан полковник…

Не посвящать же простодушного поляка в составляющие государственную тайну подробности того, где и на чем летал некогда бравый майор ВДВ Бежецкий? В этом мире о его прошлом знали немногие, а остальным – и не следовало.

– Правда? Пардон, пан Бежецкий! Беру свои слова обратно…

В таких легких перепалках и дружеских пикировках проходили вечера, если обоим позволяли дела служебные. А дни… А днем у командиров были разные задачи: питомцы пана Гжрабиньского звеньями без устали патрулировали небо вокруг «ворот», не оставляя гипотетическому «супостату» ни единого шанса прорваться на «эту» сторону, а Бежецкий… Бежецкий томился, надзирая над заходящими в тупик исследованиями, остро завидуя деятельному поляку и все меньше понимая, что он тут, посреди степи, позабыл.

Необходимость перехода к активной фазе разведки, то есть к засылке «за грань» автоматов, а затем и человека, назрела и перезрела, ибо все, что только можно было выяснить с земли и борта «летающей лаборатории», было выяснено. Но… Необходимых для «вторжения» инструментов не было. Не располагало отделение подходящими летательными аппаратами, и все тут! Наземные средства имелись в ассортименте и неплохо зарекомендовали себя в «Ледяном мире», но в воздухе ученые были бессильны.

Естественно, они не сидели на месте, скребя в бородах и покрытых не столь густой растительностью затылках.

Предлагалась масса проектов: от беспилотного самолета, управляемого с земли или борта «лаборатории», до всевозможных экзотических воздушных шаров и ракет различной конструкции. Жаль только, что самый продвинутый образец «беспилотника» мог подняться лишь на четверть требуемой высоты, а запущенный с борта «матки» неминуемо разделял судьбу шаров и прочих «невозвращенцев» – информацию он, может быть, и собрал бы, но как ее передать через непроницаемую для радиоволн «грань бытия»?

В негласном конкурсе сумасшедших изобретений победил проект Смоляченко, в силу общей оторванности от почвы своей сугубо теоретической науки, от технических тонкостей далекий более всех «светил». Молодой физик предложил в качестве носителя для научной аппаратуры крылатую ракету, во-первых, из-за своего основного назначения легко преодолевающую высотный барьер, во-вторых, управляемую бортовым компьютером и, соответственно, способную совершать сложные, полностью автономные маневры, и, в‑третьих, обладающую достаточной грузоподъемностью, чтобы нести на себе не только банальную видеокамеру, но и иную аппаратуру, компактностью, увы, не отличающуюся.

Проект был встречен «на ура». «Изобретателя» даже порывались качать на руках и тут же, не откладывая дела в долгий ящик, высечь его имя золотом на чем-нибудь подходящем. Например, на стенке русской печи за неимением гранитных и мраморных скрижалей. Александру даже жаль было соваться во всеобщее ликование со своей ложкой дегтя: стоимость хотя бы одной крылатой ракеты, пусть даже устаревшей модификации и списанной, вряд ли уложилась бы в бюджет отделения, и без того изрядно подрастрясенный решением иных насущных задач. Вот если бы знать точно, что «за гранью» не брат-близнец безусловно интересного для науки, но абсолютно бесполезного с практической стороны «Ледяного мира», да еще убедить в сем высокое начальство… Короче говоря – замкнутый круг.

«Кольцо, кольцо, а у кольца – начала нет, и нет конца…».[5]

– Что? – переспросил Гжрабиньский, и генерал понял, что, задумавшись, произнес последние слова вслух. Хорошо, если только последние: офицер, выбалтывающий в задумчивости государственные тайны, представляет собой более чем тягостное зрелище.

– Да так, припомнилась детская считалочка, – вздохнул Александр.

– Вы что-то неважно сегодня выглядите, – отставил пустой бокал поляк. – Может быть, пойдем в мою холостяцкую конуру, распишем пулечку… Заодно подышим свежим весенним воздухом – тут так накурено, что, по вашей поговорке, топор можно вешать!